Судебная практика толкование завещания: Толкование завещания — Юридический советник

Содержание

Толкование завещания: каким образом происходит объяснение содержания завещательного документа в суде или у нотариуса при наследовании имущества

Статья 1132 Гражданского кодекса РФ (ГК РФ) определяет возможность толкования завещания нотариусом, исполнителем или судебными органами. При этом во внимание принимается буквальное значение слов и выражений. В случае же, когда это невозможно и возникает двусмысленность в их понимании, они сопоставляются с другими пунктами документа и смыслом завещания в целом.

Законом не предусмотрена возможность применения нотариусом других документов кроме имеющегося завещания (завещаний). Таким образом, при его толковании он может ориентироваться только на данный документ.

Если имеется несколько завещаний, в которых не содержится указаний об отмене предыдущих документов, а сами они полностью или в части пунктов противоречат друг другу, производится их сопоставление для понимания воли умершего. При несогласии наследников или исполнителя завещания с толкованием документа, может последовать обращение в суд для определения смысла распоряжений завещателя.

Когда необходимо толкование завещания

Неопределенность завещания не позволяет выполнить волю умершего, пока не будет определен смысл его распоряжений. Случаи, когда возникает необходимость в толковании документа, делятся на несколько категорий.

  • Если имеется несколько завещаний, в которых не дано указаний относительно отмены одного из них. Согласно ст. 1130 ГК РФ, при их противоречии друг другу, исполнению подлежат распоряжения более поздней версии документа. Все завещания наследодателя рассматриваются на предмет противоречий.
  • При подаче в суд заявления о признании завещания недействительным или оспаривании завещания наследниками и иными гражданами, заинтересованными в его правильном толковании.
  • Если между наследниками по завещанию существует спор относительно распределения имущества в связи с недостаточно точными формулировками завещателя.

Лица, уполномоченные на толкование завещания

Статьей 1132 ГК РФ определен круг лиц, которые имеют право на толкование завещания наследодателя. К ним относятся:

  • судебные органы, осуществляющие толкование документа в случае возникновения споров между наследниками или в рамках иных исковых процедурах;
  • исполнитель завещания, который наделяется соответствующими правами. В случае если его понимание воли наследодателя не совпадает с толкованием, произведенным нотариусом или наследниками, производится обращение в суд для разрешения спора;
  • нотариус, который имеет полномочия на собственное толкование документа в целях определения наследственных долей лиц, имеющих право на получение имущества умершего;

Кроме того, свое видение сути распоряжений завещателя может быть и у наследников. Они имеют право на обращение в суд для толкования завещания или могут самостоятельно прийти к подходящему для них варианту распределения наследственного имущества.

Два способа толкования завещания

Согласно ст. 1132 ГК РФ, при толковании документа лица, уполномоченные на это, принимают во внимание буквальный смысл слов и выражений. Толкование путем их сопоставления с другими частями завещания и его смыслом в целом применяется, когда возможно неверное понимание воли умершего.

Буквальное толкование

Буквальное толкование завещания осуществляется при его рассмотрении душеприказчиком, судом или представителем нотариального органа. Иные способы применяются только когда существует неопределенность в понимании распоряжений умершего. Во внимание принимается буквальное понимание слов и выражений, не оставляющих возможности для неверного понимания.

Толкование путем сопоставления

Если воля умершего изложена таким образом, что возникает неясность понимания его распоряжений, производится толкование путем сопоставления отдельных слов и фраз с другими пунктами документа. Также во внимание принимается суть всего завещания. Этот вид толкования также называют семантическим. Статья 1132 ГК РФ не запрещает использование иных методов, которые должны способствовать пониманию распоряжений завещателя.

  • Лексический метод подразумевает рассмотрение значения отдельных понятий и фраз, в том числе относящихся к слабо распространенным, жаргонизмам и т.д. К примеру, вместо слова «дом» в документе вполне может быть использовано понятие «хата».
  • Историческое толкование завещания подразумевает использование законов и методик, действовавших на момент совершения документа. Таким образом, если он был заверен до принятия настоящего Гражданского Кодекса, при его рассмотрении используются положения, принятые ранее, в том числе правила, установленные ГК РСФСР.
  • Логический метод использует так называемую «формальную логику», включающую в себя индукцию, дедукцию, синтез и другие приемы. Используется в том числе при необходимости сравнения нескольких завещаний, противоречащих друг другу по смыслу.
  • Грамматическое толкование предусматривает анализ документа с точки зрения правил синтаксиса, пунктуации и орфографии.

Возможность обжалования толкования завещания в судебном порядке

Согласно ст. 1132 ГК РФ, толкование завещания может быть произведено и в судебном порядке. Возможность обратиться в суд есть у наследников по закону и по завещанию, а также у иных заинтересованных граждан.

В соответствии с п. 3 ст. 1131 ГК РФ, если документ составлен таким образом, что возникает двусмысленность в понимании распоряжений завещателя, оно может быть признано недействительным. Помимо того, граждане могут обратиться в суд для обжалования толкования, осуществленного нотариусом или исполнителем завещания.

На основании п. 2 ст. 1131 ГК РФ, у наследников или иных лиц нет возможности оспорить завещание до момента открытия наследства, даже если им известно его содержание. Исполнение воли умершего возможно только после того, как будет произведено толкование его слов и определен фактический смысл его указаний.

Неопределенность завещания и его последствия

В ряде случаев распоряжения завещателя в завещании могут быть изложены таким образом, что возникает двусмысленность в их понимании. Неопределенность толкования завещания возникает чаще в случаях, когда документ совершается при участии должностных лиц, имеющих право на его заверение, в условиях чрезвычайных обстоятельств или при составлении закрытого завещания. В этом случае производится толкование документа в соответствии со ст. 1132 ГК РФ.

Пункт 23 методических рекомендаций по удостоверению завещаний, принятию нотариусом закрытого завещания, вскрытию и оглашению закрытого завещания устанавливает необходимость точного указания признаков имущества, передаваемого по наследству. Завещателю нужно определить индивидуальные особенности, в число которых входят:

  • адрес или место расположения объекта;
  • номер участка;
  • марка, год выпуска и регистрационный номер транспортного средства
  • другие особенности.

Указанные признаки не должны изменяться с течением времени, чтобы не возникло двусмысленности в определении имущества, по поводу которого распорядился завещатель.

ПримерГражданином Ивановым оставлено закрытое завещание, которое было зачитано через 6 дней после его смерти. Одна из формулировок завещателя допускала несколько толкований, а потому буквальное понимание смысла распоряжений не давало понимания того, кому конкретно он завещал один из объектов собственности.

Исполнитель завещания и другие заинтересованные лица не пришли к единому мнению относительного воли умершего, поэтому последовало обращение в суд. Документ был рассмотрен в судебном порядке, после чего было определено окончательное толкование, не допускавшее двусмысленного понимания.

Заключение

Толкование завещания необходимо, если возникает неопределенность в понимании последней воли умершего. Согласно статье 1132 ГК РФ, лица, имеющие право на толкование документа, пользуются двумя способами для определения смысла указаний завещателя: буквальное понимание слов, и сопоставление с другими распоряжениями.

Если наследники не могут прийти к согласию относительно понимания документа и распределения имущества, они могут обратиться в суд для решения спора. При рассмотрении завещания нотариусом не могут быть использованы другие документы умершего — такие, как письма, дневники и тому подобные.

Толкование завещания

Юридическая энциклопедия МИП онлайн — задать вопрос юристу » Статьи по Наследству » Наследование по завещанию » Толкование завещания

Правом на толкование завещания обладают в силу закона нотариус, исполнитель завещания и суд.


Понятие толкования завещания и его принципы

В соответствии с наследственным правом РФ и его действующими нормами, толкование завещания представляет собой процедуру выяснения и уточнения последней воли лица, указанной в документе. Основная цель данного процесса направлена на максимально точное и полное формулирование всех аспектов и различных нюансов, которые были указаны в документе завещателем. Ведь любая указанная деталь, которая может показаться не важной, на самом деле может иметь достаточно серьезное значение при установлении истинных желаний умершего наследодателя.

Верное толкование завещания позволяет максимально точно выполнить все распоряжения, а, значит, обеспечить своевременное и четкое соблюдение прав лиц, входящих в круг наследников. Если кто-то из наследников посчитает, что его права все же были нарушены, он сможет обратиться в суд с целью оспаривания толкования завещания и полного пересмотра содержания документа.

В толковании завещания главным принципом можно назвать принцип свободы и беспристрастности толкования. Это значит, что лицо, имеющее право толковать завещание, должно иметь полностью беспристрастное мнение. Если данный принцип будет нарушен, толкование завещательного документа, как юридическая процедура, может быть признано недействительным.

Следующий принцип заключается в том, что во время толкования завещания должен учитываться не только фактический текст документа, но и браться во внимание отдельные аспекты, выражения и распоряжения. Как видно, этот принцип и другие принципы толкования завещания базируются лишь на общих выводах и ощущениях толкователя. Никакого документа со схемой толкования либо с иными сведениями законодательством не предусмотрено.

Лица, входящие в круг субъектов толкования

Правом толкования завещательного документа, оставленного наследодателем, наделены далеко не все лица. Родственники наследодателя либо его законные наследники также не обладают данным правом. Законодательство РФ предусматривает специальный круг субъектов, в который входят люди, обладающие правом толкования завещания.

В этот круг субъектов входят:

  • уполномоченное лицо — нотариус;
  • лицо, у которого имеется право исполнения завещания, оставленного наследодателем;
  • судебный орган.

Никакие другие заинтересованные лица не могут войти в данный круг субъектов. Если такое произошло и толкование завещания осуществило лицо, не входящее в установленный законом круг, данная процедура будет признана незаконной. Это повлечет определенные последствия в виде полного аннулирования результатов, которые были получены в ходе данной процедуры толкования.

Оспаривание результатов процедуры толкования завещания происходит в судебном учреждении по исковому заявлению заинтересованного лица.

Родственники завещателя либо иные заинтересованные лица категорически не могут навязывать свое мнение толкователю завещания, оказывать на него моральное давление, производить запугивание и т.д.

Процедура толкования завещания его исполнителем

Лицо, которое ранее было наделено правом исполнения завещания, автоматически наделяется и правом его толкования. Причем здесь не будет иметь значение тот факт, является данное лицо наследником или нет.

Процедура толкования завещания исполнителем заключается во внимательном изучении всей информации, которая содержит заявление наследодателя и последующей расшифровке всех необходимых нюансов.

Фактически необходимость толкования завещания исполнителем, как правило, появляется в том случае, если родственники умершего лица не согласны с какими-либо пунктами завещания либо считают их явными противоречиями. При этом родственники могут составить список противоречий или указать, с чем именно и по каким причинам они не согласны. Заявление о толковании завещания может быть написано в свободной форме. Примерный образец при этом можно посмотреть в нотариальной палате.

В дальнейшем, при толковании завещания исполнителем, он взвешивает все «за» и «против», внимательно анализирует имеющиеся данные и на основании этого выносит свое решение. Если родственники не согласны с мнением исполнителя либо с тем, как исполнителем была проведена данная процедура, дальнейшее толкование документа может продолжиться в судебном органе.

 

Процедура толкования завещания нотариусом

При появлении подобной необходимости имеющееся завещание может быть истолковано нотариусом. Как правило, это требуется, когда в документе имеются явные неточности, например, не указаны необходимые сведения о наследниках, либо некоторым наследникам не расписаны размеры имущественных долей и т.д. Несмотря на имеющееся недочеты, чтобы исполнить последнюю волю завещателя, нотариус может взяться за толкование документа, проанализировав его содержание.

Во время толкования завещания нотариусом, он опирается на известные ему факты, анализирует имеющуюся информацию и делает беспристрастные выводы относительно порядка передачи имущества и иных вопросов. При появлении такой необходимости он может обращаться к родственникам с целью прояснения каких-либо нюансов, для того, чтобы окончательное толкование документа было максимально точным.

В случае наличия неясности в самом толковании завещания нотариус учитывает смысл документа в целом, а также сопоставляет его с другими положениями, чтобы прийти к правильному решению. В тех ситуациях, когда заинтересованные лица недовольны результатами проведенного толкования завещания нотариусом, последней инстанцией для рассмотрения данного документа остается суд.

 

Процедура толкования завещания судебным органом

Непосредственное толкование завещания судом требуется в тех случаях, когда родственники и иные заинтересованные лица остались недовольны результатами толкования нотариуса или исполнителя, либо у них имеются неразрешимые споры между собой. Данная процедура проходит в порядке искового производства, когда одно или несколько заинтересованных лиц подают исковое заявление. Это заявление обязательно должно содержать полное описание всех неточностей завещания, а также иных причин, по которым заинтересованное лицо обратилось в суд.

Исковое заявление подлежит рассмотрению судом в общем порядке. Во время непосредственного рассмотрения суд учитывает все, даже мельчайшие нюансы жизни наследодателя. Это могут быть какие-то факты, особые обстоятельства и даже показания свидетелей. На основании этого, в дальнейшем, выносится решение о толковании смысла завещания, а также об установлении каких-либо фактов. Оно подлежит обязательному исполнению.

Толкование завещательного документа судом является обязательным как для родственников наследодателя, так и для других заинтересованных лиц — кредиторов, нотариуса и т.д. В тех случаях, когда кто-либо не согласен с принятым судебным решением, у него остается право на его обжалование в течение установленного законодательством срока.

 

Неясность толкования завещания

Для того, чтобы имеющееся завещание в дальнейшем было верно исполнено, оно должно быть грамотно истолковано. Как правило, необходимость дополнительного толкования документа появляется в том случае, если в завещании присутствуют расплывчатые формулировки, имеются существенные ошибки, отсутствуют точные данные, помогающие установить наследников либо размеры имущественной доли для каждого из них и т.д.

Любая неясность, которая была обнаружена в завещательном документе, должна быть истолкована в соответствии с другими положениями, указывающими на смысл завещания в целом.

При этом важно не забывать тот факт, что основной принцип толкования направлен на точное исполнение воли наследодателя. Если этот принцип по каким-либо причинам был нарушен неграмотным толкованием, результаты данного толкования должны быть полностью аннулированы.

Согласно существующей юридической практике, толкование завещаний должно кардинально отличаться от толкования иных сделок, проводимых физическими лицами при жизни, поскольку их правовая природа абсолютно различна. Само по себе толкование завещания является уникальной процедурой, так как в ней принимается во внимание не только содержание документа, но и отдельные психологические аспекты личности, особые обстоятельства, которые могли бы прояснить истинные намерения наследодателя.

 

Правила составления заявления о толковании завещания

При появлении необходимости в толковании завещания заинтересованное лицо имеет право обратиться в судебный орган. Обычно такие дела рассматриваются в районных судах в упрощенном порядке.

Подать исковое заявление может любое заинтересованное лицо, будь то законный наследник завещателя, кредитор, родственники и т.д. Образец иска можно посмотреть в судебном учреждении.

Документ должен содержать следующие сведения:

  • данные о завещателе и об имеющемся завещании;
  • сведения о лице, подавшем исковое заявление;
  • причины, по которым был подан данный иск.

Последний пункт, в данном случае, будет наиболее важным, так как намерения заинтересованного лица по толкованию завещания должны быть полностью обоснованы.

Иск должен включать в себя все необходимые разъяснения: что именно в завещании истцу кажется неточным либо противоречащим всем остальным условиям и т.д.

Образец искового заявления также включает в себя и сведения о споре между родственниками, если таковой имеется. Далее исковое заявление должно содержать в себе список прилагаемых документов, а также иные нюансы и важные обстоятельства.

Суд сможет истолковать имеющееся заявление только в том случае, если такая необходимость действительно будет подкреплена неоспоримыми фактами. В противном случае иск может быть отклонен.

Автор статьи

Кузнецов Федор Николаевич

Опыт работы в юридической сфере более 15 лет; Специализация — разрешение семейных споров, наследство, сделки с имуществом, споры о правах потребителей, уголовные дела, арбитражные процессы.

Статья 1132 ГК РФ. Толкование завещания

Завещание по своему изложению может быть недостаточно понятным, ясным и даже противоречивым относительно как наследственного имущества, так и тех лиц, которым оно завещано.

Судами неоднократно рассматривалось дело о недействительности завещания гражданки Ш. Являясь членом садоводческого товарищества, свое имущество в виде паенакопления она завещала В. По иску другого наследника, заявленному после открытия наследства, нотариально удостоверенное завещание Ш. суд признал недействительным, сославшись на то, что уставом садоводческого товарищества паевые взносы не предусмотрены. Надзорная инстанция решение суда первой инстанции отменила, указав, что завещание Ш. было составлено в 1986 г., когда по сложившейся в то время нотариальной практике было принято указывать в качестве имущества не садовый домик с постройками и насаждения, а паевые накопления. Тем самым, по мнению надзорной инстанции, судом не установлено действительной воли завещателя по поводу судьбы принадлежавшего ему имущества. При новом рассмотрении дела суд в иске о признании указанного завещания недействительным отказал. Данное дело является примером того, что толкование представляет известную сложность и во многом носит оценочный характер.

Те же недостатки на практике встречаются и при определении круга наследников по завещанию. В ряде случаев имущество завещается жене или единственному сыну без указания имени и фамилии. Само по себе отсутствие точного обозначения имущества или лиц, призываемых к наследованию, не ведет к признанию завещания недействительным. Проблема возникает с толкованием таких завещаний. Казалось бы, простая на момент совершения завещания, эта ситуация становится сложной и спорной, если брак будет в дальнейшем завещателем расторгнут либо у него появятся другие дети. Предусмотренная комментируемой статьей возможность толковать завещание призвана устранять неясности или восполнять пробелы в его содержании, с тем чтобы обеспечить наиболее полную реализацию предполагаемой воли завещателя.

Как установлено ст. 1132, при толковании завещания в первую очередь следует исходить из буквального смысла содержащихся в нем слов и выражений, т.е. речь идет о грамматическом толковании. И только во вторую очередь — прибегать к логическому или иному толкованию. На практике суды не всегда ограничиваются анализом текста завещания. Для понимания его смысла исследуются представленные сторонами письменные документы, заслушиваются свидетели, в том числе лица, которыми были удостоверены спорные завещания.

В этих же целях, т.е. для выяснения воли наследодателя в завещании, не может проводиться филологическая либо любая иная экспертиза текста завещания, поскольку это означало бы подмену компетенции суда иным органом, что в принципе недопустимо.

В то же время проведение экспертизы не исключается для уточнения и детализации волеизъявления завещателя. Нередко родители завещают своим детям отдельные части принадлежащего им дома. Данное обстоятельство, т.е. указание в завещании на части неделимой вещи, предназначенные каждому из наследников в натуре, не влечет недействительность завещания. Такая вещь считается завещанной в долях, соответствующих стоимости этих частей (п. 2 ст. 1122 ГК). Поэтому очевидно, что для определения долей каждого из наследников, исходя из стоимости дома и конкретных помещений, необходимо соответствующее экспертное заключение, которое, однако, не связано с толкованием завещания.

Ст. 1132 ГК РФ. Толкование завещания

При толковании завещания нотариусом, исполнителем завещания или судом принимается во внимание буквальный смысл содержащихся в нем слов и выражений.

В случае неясности буквального смысла какого-либо положения завещания он устанавливается путем сопоставления этого положения с другими положениями и смыслом завещания в целом. При этом должно быть обеспечено наиболее полное осуществление предполагаемой воли завещателя.

См. все связанные документы >>>

Возможны ситуации, когда воля завещателя выражена недостаточно четко и ясно (очевидно, это касается в первую очередь так называемых закрытых завещаний, которые будут составляться без участия нотариуса). В этом случае ГК в комментируемой статье допускает возможность толкования завещания.

Под толкованием обычно понимается уяснение действительной воли завещателя. В соответствии с комментируемой статьей при толковании завещания нотариусом, исполнителем завещания или судом принимается во внимание буквальное значение содержащихся в нем слов и выражений. Другими словами, не могут применяться ни расширительное толкование, когда подлинный смысл завещания шире, чем его словесная формулировка, ни ограничительное толкование, когда предполагается, что подлинное содержание уже его словесной формы.

В случае неясности буквального смысла какого-либо положения завещания он устанавливается путем сопоставления этого положения с другими положениями и смыслом завещания в целом. При этом должно быть обеспечено наиболее полное осуществление предполагаемой воли завещателя. Подобное толкование называется систематическим. Однако приведенное положение закона не запрещает использование других видов толкования (например, грамматического, то есть основанного на использовании грамматических правил).

Согласно п. 32 Методических рекомендаций по оформлению наследственных прав при уяснении буквального значения (смысла) содержащихся в завещании слов и выражений устанавливается их общепринятое значение. При толковании правовых терминов применяется их значение, данное законодателем в соответствующих правовых актах. Закон не предоставляет нотариусу права использовать для выяснения истинной воли завещателя другие, кроме завещания, документы, например письма завещателя, его дневники и т.п.

Если последующее завещание не содержит прямых указаний об отмене прежнего завещания или отдельных содержащихся в нем распоряжений, нотариус путем сопоставления положений предыдущего и последующего завещаний определяет, в какой части предыдущее завещание противоречит последующему.

Завещание можно толковать только после смерти самого завещателя. Толкование его при жизни наследодателя лишено практического смысла, так как не влечет каких-либо правовых последствий. Более того, законом прямо запрещено до открытия наследства разглашать как факт составления завещания, так и его содержание.

При этом в комментируемой статье строго определен круг лиц, которые могут быть субъектами толкования. К ним относятся нотариус, исполнитель завещания или суд. Ни наследники, ни другие заинтересованные лица не могут быть субъектами толкования завещания.

толкование завещания судом не должно изменять воли завещателя

Толкование завещания судом не должно изменять воли завещателя, то есть подменять собой само завещание. Суд не может брать на себя права собственника по распоряжению его имуществом на случай смерти. Толкование завещания является лишь инструментом выяснения воли завещателя после его смерти.

К такому выводу пришел Верховный Суд в составе коллегии судей Первой судебной палаты Кассационного гражданского суда. С постановлением можно ознакомиться по ссылке, передает портал судебной власти Украины.

Истец обратился в суд с иском о толковании завещания, ссылаясь на то, что из-за действий частного нотариуса она лишена возможности унаследовать имущество по завещанию. Наследодатель составил завещание, по содержанию которого истцу передано домовладения № 14. Однако из содержания разъяснения нотариуса установлено, что жилой дом и домовладения не являются тождественными понятиями, поэтому выдача свидетельства о праве на наследство будет противоречить нормам законодательства. Считая, что при составлении завещания нотариусом была допущена ошибка, просила суд осуществить толкование завещания.

Отказывая в удовлетворении исковых требований, суд первой инстанции, с выводом которого согласился апелляционный суд, считал, что текст завещания не содержит противоречий или неточностей и был составлен со слов завещателя.

С учетом того, что при толковании завещания не допускается внесение изменений в содержание завещания, оснований для удовлетворения заявленных требований нет.

Коллегия судей Верховного Суда согласилась с таким выводом, но сослалась и на то, на что суды не обратили внимания.

Согласно статье 1256 ГК Украины толкование завещания может быть осуществлено после открытия наследства самими наследниками. В случае спора между наследниками толкования завещания осуществляется судом в соответствии со статьей 213 ГК Украины.

Исходя из содержания указанных норм, суд может принять решение о толковании завещания только при рассмотрении юридического спора между сторонами. Спора между сторонами о праве наследования заявлено не было.

При толковании содержания сделки принимается во внимание одинаковое для всего содержания сделки значение слов и понятий, а также общепринятое в соответствующей сфере отношений значение терминов. Истец отметила, что при составлении завещания нотариусом была допущена ошибка в части указания буквы «В» жилого дома, однако требований о признании права собственности на имущество в порядке наследования или признании неправомерными действий нотариуса не заявляла.

ВС согласился с выводами судов предыдущих инстанций о том, что неточности и ошибки в тексте завещания относительно адреса недвижимого имущества, которое передается по наследству, при обстоятельствах этого дела не могут быть устранены путем толкования завещания в соответствии с положениями статей 213, 1256 ГК Украины.

Учитывая, что решения судов предыдущих инстанций принято с соблюдением норм материального и процессуального права, Верховный Суд оставил без изменений, а кассационную жалобу – без удовлетворения.

Наследование сгоревшего дома \ Акты, образцы, формы, договоры \ Консультант Плюс

Подборка наиболее важных документов по запросу Наследование сгоревшего дома (нормативно–правовые акты, формы, статьи, консультации экспертов и многое другое).

Судебная практика: Наследование сгоревшего дома Открыть документ в вашей системе КонсультантПлюс:
Подборка судебных решений за 2018 год: Статья 1110 «Наследование» ГК РФ
(В.Н. Трофимов)Истец обратился в суд с требованием включить долю в праве собственности на объект недвижимости в наследственную массу и признании права собственности на указанный объект недвижимости. Суд отклонил довод о том, что иск не подлежал удовлетворению, поскольку спорный объект недвижимости (жилой дом) сгорел. По мнению суда, по смыслу положений п. п. 1 — 2 ст. 235 ГК РФ прекращение права собственности на объект недвижимости в силу его гибели или уничтожения возможно исключительно по волеизъявлению собственника такого имущества. Само по себе то обстоятельство, что спорный объект был разрушен, не свидетельствовало о невозможности его восстановления собственником, который в рассматриваемом случае не успел воспользоваться таким правом. При этом суд, разъясняя порядок применения ст. 1110 ГК РФ, отметил, что жилой дом сгорел при жизни наследодателя, который не воспользовался своим правом на прекращение права собственности на объект недвижимости, непрекращенное право собственности на жилой дом на законном основании перешло к истцу в порядке наследования, следовательно, его право было производно от прав, которыми обладал наследодатель на дату смерти. Открыть документ в вашей системе КонсультантПлюс:
Апелляционное определение Московского городского суда от 06.08.2020 по делу N 33-27861/2020
Категория спора: Право собственности.
Требования: О признании права собственности на самовольную постройку.
Обстоятельства: Заявитель указывает, что факт возведения объекта недвижимости подтверждается техническим паспортом, требований о сносе дома, истребовании земельного участка никем не заявлялось, иных притязаний также не предъявлялось.
Решение: Отказано.Указанным решением установлено, что жилой дом 1920 г. постройки сгорел в 1990 г., в настоящее время возведен дом вне прежней площади застройки, разрешение на возведение которого не предъявлено. Судом в удовлетворении требований отказано, поскольку на момент смерти фио, фио домовладение 1920 г. постройки правом собственности на которое они изначально обладали, было уничтожено на момент их смерти, а соответственно данное имущество не может быть наследственной массой после их смерти, остатки от домовладения также не могут являться наследственной массой. Кроме того, установлено, что земельный адрес и фио не был оформлен надлежащим образом, следовательно не является объектом права вообще, и наследственного права в частности.

Статьи, комментарии, ответы на вопросы: Наследование сгоревшего дома Открыть документ в вашей системе КонсультантПлюс:
Статья: Толкование завещания. Перспективы развития российского наследственного права
(Петров Е.Ю.)
(«Вестник гражданского права», 2017, N 2)Современные правопорядки отдают предпочтение второму способу толкования. Германская доктрина исходит из того, что завещание не предназначено для доведения до сведения окружающих, и поэтому предлагает устанавливать внутреннее намерение завещателя настолько глубоко, насколько это возможно . Кодекс Каталонии указывает, что надлежит устанавливать истинное намерение завещателя, буквальное значение слов и выражений не является обязательным (ст. 421-6). ГК Венгрии предлагает в случае возникновения всякого сомнения переходить к установлению предполагаемой воли завещателя путем поиска истинного значения слов и выражений (§ 724). Английское право исходит из того, что значение слов в завещании является тем, которое вкладывал в них завещатель, и не следует использовать каких-либо «правильных» или «обычных» значений . Верховный суд провинции Онтарио в 2010 г. разъяснил, что суд в случае спора должен определить субъективное намерение завещателя, а не руководствоваться вмененным критерием . Общим правом выработана так называемая arm chair doctrine . Интерпретатору, приступая к толкованию, надлежит встать (в дословном переводе — «сесть») на место завещателя. Соблюдение этого правила влечет ряд серьезных последствий. В 1939 г. Каролина Пухол Ольер (Carolina Pujol Oller) завещала дом своему сыну Франсеску-Хавьеру (Francesc-Xavier) с условием, что после его смерти дом должен перейти к кому-либо из его сыновей или внуков, появившихся в законном браке. Сын женился, и в 1969 г. пара усыновила мальчика Антони (Antoni). В 1995 г. Франсеск-Хавьер завещал дом Антони. Перед судом, рассматривавшим спор о действительности завещания, встал вопрос о толковании завещания Каролины Пухол Ольер. С позиции доктрины arm chair суду следовало занять ее место . В 1939 г. усыновленные лица не назывались детьми усыновителя. Исходя из этого, Высший трибунал правосудия Андорры указал, что Каролина Пухол Ольер, используя слово «сын», не имела в виду усыновленных детей . Рассматривая завещание глазами завещателя, толкователь в случае обнаружения неясности учитывает косвенные внешние доказательства (indirect extrinsic evidence). К ним относятся: род деятельности завещателя, место жительства, состояние законодательства в момент составления завещания, родной язык завещателя. В Англии с 1983 г. на основании ст. 21 Закона об отправлении правосудия 1982 г. допускаются прямые внешние доказательства (direct extrinsic evidence), такие как письма и дневники завещателя, свидетельские показания солиситора, готовившего проект завещания . Однако неформальные документы и устные высказывания не должны подменять собой завещательные распоряжения, совершаемые в особой форме. Восполнение распоряжений, упущенных в результате допущенных при оформлении завещания ошибок, в Англии возможно не посредством толкования, а через инструмент, именуемый «rectification» (ст. 20 указанного Закона). Так, в деле Marley v. Rawlings & Anor . Верховный суд «исцелил» зеркальные завещания супругов, подписанные по ошибке, наоборот. В континентальном праве подобный механизм не обнаруживается. ГК Нидерландов разрешает интерпретатору использовать прямые внешние доказательства, когда смысл завещательного распоряжения остается без вариантов непонятен (ст. 4:46). По законодательству Нидерландов унаследованное имущество поступает в общую собственность супругов. Однако наследодатель может включить в завещание оговорку об исключении. В споре о толковании завещания нотариус свидетельствовал, что завещатель утверждал о намерении исключить образование общей собственности между племянницей, назначенной наследником, и ее супругом. Оговорка не была включена в текст, поскольку завещатель полагал, что племянница уже развелась. Апелляционный суд учел это обстоятельство. Однако Верховный суд решил по-другому, сославшись на то, что внешние действия и заявления завещателя в случае ясности текста не должны приниматься во внимание . Доктрина arm chair не позволяет суду, занявшему место завещателя, «додумывать» завещание, говоря языком экономического анализа права — превращать завещателя в информированного субъекта. Например, вряд ли можно перетолковать завещание, в котором более любимому сыну завещан дом, а менее любимому — автомобиль, когда дом сгорел дотла, что и привело к открытию наследства. Открыть документ в вашей системе КонсультантПлюс:
«Юридическая помощь: вопросы и ответы»
(выпуск 13)
(«Редакция «Российской газеты», 2018)У меня умер брат 22 февраля 2017 г. Осталось наследство — жилой дом и земельный участок. Наследником первой очереди является наша мать, лишенная по суду дееспособности. Есть еще сестра, которая является опекуном матери. Может ли она, оформив дом и участок на мать, продать их без моего согласия? Как мне помешать этому? В доме мать не зарегистрирована. Мать в данный момент временно зарегистрирована на моей жилплощади в поселке городского типа. У нее самой сгорел дом в деревне. Где ей в связи с этим встать на льготную очередь на жилье: в органе местного самоуправления сельского поселения, где она проживала до пожара, или в городском поселении, где она в данный момент временно зарегистрирована?

Толкование и исполнение завещания: порядок толкования нотариусом и исполнения душеприказчиком, судебная практика, образец заявления

Завещание

Завещанием признается составленный в письменной форме документ, в котором устанавливается порядок того, как будет наследоваться все имущество после смерти его владельца. При этом согласно российскому законодательству, существует определенный круг лиц, которые не могут быть лишены наследства. К последним относятся:

  • дети наследодателя, которые не достигли совершеннолетия либо были признаны нетрудоспособными;
  • супруг и родители, а также иждивенцы, которые были признаны нетрудоспособными;
  • некоторые другие лица в соответствии со статьей 1149 ГК РФ.

По закону составить завещание может любой человек, достигнувший 18 лет. Также он должен быть признанным дееспособным и иметь документ, подтверждающий его личность. Это:

Внимание, если у вас возникли вопросы вы можете их задать юристу по социальным вопросам по телефону 8 804 333 16 88 или задать свой вопрос в чате дежурному юристу. Звонки принимаются круглосуточно. Звонок бесплатный! Позвоните и решите свой вопрос!

  • для граждан РФ – паспорт;
  • для лиц, не имеющих гражданство – вид на жительство;
  • для иностранных граждан – паспорт, где будет стоять отметка о пересечении границ России;
  • для беженцев – удостоверение, выдающееся беженцам.

Составить завещание может только конкретное гражданское лицо. То есть, согласно ГК, под завещанием понимается сделка, связанная с завещателем, соответственно, этот документ не может быть составлен через какого-либо посредника или представителя, даже если последний имеет на то право согласно доверенности.

Толкование завещания

Толкование завещание – это определение буквального смысла того, что содержится в этом документе. То есть, исполнитель завещания, нотариус или суд должны определить, что конкретно имел в виду завещатель, кому переходит та или иная собственность, а также разъяснить другие возможные вопросы. Если наследники не согласны с проведенным толкованием, они могут подать исковое заявление в суд (посмотреть и скачать можно здесь: [образец заявления о неправильности толкования завещания]).

В статье 431 ГК РФ содержатся положения, затрагивающие способы толкования. Первый, уже отмеченный, связан с буквальной интерпретацией всех слов и выражений, что составляют этот документ. Второй способ применяется тогда, когда исполнить первый не представляется возможным. Применяя его, толкователь завещания сопоставляет соответствующее положение с тем, какие распоряжения оставил завещатель и какой общий смысл несет сам документ.

В любом случае, даже когда имеется возможность буквального толкования завещания, проводится анализ существа распоряжений, которые документ содержит. Для более полного определения воли наследодателя применяются различные виды толкования завещания, которые подразделяются на:

Внимание, если у вас возникли вопросы вы можете их задать юристу по социальным вопросам по телефону 8 804 333 16 88 или задать свой вопрос в чате дежурному юристу. Звонки принимаются круглосуточно. Звонок бесплатный! Позвоните и решите свой вопрос!

  • Систематическое – учитывается то время, когда было составлено завещание.
  • Грамматическое.
  • Логическое.
  • Ограничительное.
  • Расширительное.
  • Историческое.

Исполнение завещания

Исполнение завещания – это выполнение определенного ряда фактических и юридических действий, направленных на реализацию воли наследодателя, в том числе и тех, которые не указаны прямо в документе, но подразумеваются исходя из его сути.

Исполнение завещания включает в себя выполнение ряда действий, направленных на охрану имущества, передающегося по наследству, а также его истребование у третьих лиц (при условии, что оно принадлежало наследодателю. Например, квартира была сдана в аренду) и передача его указанным в документе наследникам. Проведение подобных мероприятий необходимо потому что имущество, пока указанные в завещании лица не вступили в наследство, не принадлежит никому.

Процедуру исполнения завещания иногда рассматривают с других сторон: формальной и материальной. В первом случае подразумеваются действия нотариуса по удостоверению завещания, выдаче свидетельства и проведение иных сопутствующих мероприятий. Материальная сторона предполагает фактическое исполнение завещания душеприказчиком или его наследниками. На последних, в свою очередь, возлагается обязанность по исполнению завещания.

Стоит отметить важный момент: исполнители завещания могут отказаться от его исполнения. Все это объясняется тем, что завещание – это односторонняя сделка, при которой обязанности на третьих лиц могут быть возложенные только в том случае, когда они принимают ее условия. Поэтому, если исполнители отказываются вступать в наследство, они имеют право не исполнять волю завещателя.

В некоторых случаях наследник может передоверить право исполнить ту или иную волю завещателя, составив предварительно доверенность на третьего участника.

Пример толкования и исполнения завещания

Гражданин составил завещание в 2016 году, указав в нем, что по его смерти владельцем автомобиля становится старший сын. Но в 2017 году этот гражданин приобрел второе транспортное средство и до своей смерти не успел внести изменения в завещание.

В данном случае используется следующий вид толкования завещания: систематический. На момент составления этого документа завещатель владел только одним автомобилем. Соответственно, он, согласно его воле, передается старшему сыну. А так как второе транспортное средство не было учтено в завещании, оно разделяется в равных долях между всеми наследниками согласно законодательству.

Заключение

  1. Каждый человек может оставить свое имущество по завещанию.
  2. Завещатель не имеет права лишить наследства некоторый круг лиц, определенный законодательством.
  3. Для определения воли завещателя применяют процедуру толкования завещания.
  4. Процесс исполнения завещания, реализующий волю завещателя, подразумевает выполнение наследниками обязательств, представленных в этом документе.

Список законов

Статья 1149 ГК РФ

Статья 431 ГК РФ

Образцы заявлений и бланков

Вам понадобятся следующие образцы документов:

 

Вас так же заинтересуют следующие статьи:

Внимание, если у вас возникли вопросы вы можете их задать юристу по социальным вопросам по телефону 8 804 333 16 88 или задать свой вопрос в чате дежурному юристу. Звонки принимаются круглосуточно. Звонок бесплатный! Позвоните и решите свой вопрос!

Толкование — значение, намерение, суд и документ

Искусство или процесс определения предполагаемого значения письменного документа, такого как конституция, статут, договор, акт или завещание.

Толкование письменных документов имеет основополагающее значение для процесса и ПРАКТИКА ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА . Толкование имеет место всякий раз, когда необходимо определить значение юридического документа. Юристы и судьи ищут смысл, используя различные подходы к толкованию и правила построения.В конституционном и статутном праве юридическое толкование может быть спорным вопросом.

Юридическое толкование может быть основано на буквальном прочтении документа. Например, когда ДЖОН ДОУ подписывает завещание, в котором его жена, Джейн Доу, указана в качестве своего ЛИЧНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ , его намерение назначить ее администратором своего поместья может быть определено исключительно на основе конкретного языка, используемого в воля. Нет необходимости рассматривать окружающие факты и обстоятельства, которые повлияли на его выбор.

Когда предполагаемое значение слов в документе неясно и требуется предположение, чтобы определить смысл, в котором они были использованы, возникает смешанная интерпретация. В таком случае слова выражают намерение человека только тогда, когда они правильно поняты. Если Джон Доу в своем завещании упоминает только «мою жену», суд по наследственным делам должен будет определить, кем была его жена на момент его смерти. Как юрист или судья определяет намерение, когда слова неясны, обычно регулируются конструктивными правилами.Например, общее определение слова будет определять толкование, если только в силу обычаев, использования или юридического прецедента этому термину не было придано особое значение.

Когда суд толкует статут, он руководствуется правилами статутного толкования. Судьи должны сначала попытаться найти «простой смысл» закона, основываясь исключительно на словах статута. Если сам статут неясен, суд может обратиться к сторонним доказательствам, в данном случае ЗАКОНОДАТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ , чтобы помочь толковать то, что имел в виду законодательный орган, когда принимал закон.В настоящее время стало обычной практикой, чтобы статуты содержали «положения о толковании», которые включают определения ключевых слов, часто встречающихся в законах. Эти статьи призваны продвигать ОБЫЧНОЕ ЗНАЧЕНИЕ закона и ограничивать суды в поиске их собственного значения.

Обеспокоенность по поводу того, применяют ли суды строгие или либеральные методы толкования, вызвала наибольшие споры на конституционном уровне. То, как Верховный суд США толкует Конституцию, широко обсуждается с 1960-х годов.Критики WARREN COURT 1950-х и 1960-х годов обвиняли Суд в узурпации законодательной функции путем либерального толкования конституционных положений.

Эта критика привела к JURISPRUDENCE «первоначального намерения», философии, которая призывает Верховный суд и других судей искать простой смысл Конституции. Если текстовое значение отсутствует, судьи должны попытаться определить первоначальные намерения Создателей.Сторонники метода толкования ORIGINAL INTENT также подчеркивают необходимость уважения судьями истории, традиций и юридических прецедентов.

Противники первоначального намерения юриспруденции утверждают, что определить намерение Создателей невозможно по многим вопросам. Даже если первоначальное намерение известно, некоторые оппоненты считают, что это намерение не должно определять современное принятие решений по конституционным вопросам. По их мнению, Конституция — это живой документ, который нужно интерпретировать согласно времени.Эта интерпретирующая философия позволила бы судьям рассматривать Конституцию как динамичный документ, в котором современные ценности помогают в поисках смысла.

общих намерений: стандарт проверки завещаний стандартной формы | Канада

I. Введение

Завещания, как и другие юридические документы, которые регулярно включают стандартные условия, часто используют шаблонный язык. Boilerplate из-за своей безличной природы не очень подходит для современных представлений о толковании завещаний.Он существует в противоречии с основным понятием, что завещание выражает уникального намерения завещателя. Действительно, универсальность и безличность шаблона prima facie , похоже, выводят его за рамки соображений о влиянии фактических матриц на значение языка завещания, лежащих в основе современной юриспруденции в этой области. Таким образом, шаблон завещания напоминает шаблон договора, который Верховный суд Канады постановил в деле Ledcor Construction Ltd.v. Northbridge Indemnity Insurance Co. подлежит проверке на соответствие стандарту правильности1. В этой статье я предполагаю, что завещания стандартной формы — или, по крайней мере, стандартизованные части завещаний — также будут проверены на соответствие стандарту правильности. Это наилучшим образом отражало бы истинную природу шаблона, как общего и широко применимого языка, и способствовало бы продвижению ключевых юридических ценностей, таких как универсальность и рентабельность.

II. Определение стандартной формы будет

Завещание — это письменный документ, с помощью которого лицо, завещатель, управляет посмертным распоряжением своим имуществом.Этому определению присуща индивидуальность воли. Это документ, составленный конкретным завещателем , и он регулирует распоряжение собственностью наследодателя. Следовательно, канадские суды делают акцент на определении и реализации намерения наследодателя в свете общей фактологической матрицы2

* 139 Стандартная форма будет соответствовать prima facie приведенному выше определению. В отличие от договоров стандартной формы, нет никаких сомнений в том, что завещания стандартной формы являются завещаниями.3 Завещания стандартной формы — это просто завещания, которые выражают намерения завещателя с помощью переработанных, «стандартных форм» или «шаблонных» формулировок. Рид Кресс Вайсборд и Дэвид Хортон определяют «шаблонный» язык как язык, который «вряд ли перейдет к наследодателям и полностью скопирован из других документов» 4. Когда они говорят, что «вряд ли перейдут к завещателям», они подразумевают что язык может выражать намерение завещателя, но не его или ее собственными словами5. Вместо этого использованный язык звучит авторитетно — и он все еще может быть эффективным, — но он не приспособлен к конкретным обстоятельствам завещателя.

Прецедентное право подтверждает, что завещания стандартной формы, построенные в основном из общих положений, действительно существуют и, тем не менее, действительны6. Это может быть удивительно в свете предположительно неизменного личного характера завещания. В той степени, в которой это так, Маргарет Радин примирила это очевидное противоречие в контексте контрактов стандартной формы: 7

Стандартизация по сравнению с настройкой — сложный вопрос. «Против» может ввести нас в заблуждение. Эти две характеристики на самом деле не противоречат друг другу…. Единые термины служат строительными блоками в настраиваемом документе. Но сами эти единообразные термины могут состоять из стандартных положений, составленных индивидуально.

Завещания стандартной формы, по общему признанию, отличаются от договоров стандартной формы по нескольким причинам, особенно важно то, что последняя может быть выдана всем клиентам компании или даже всем участникам отрасли.8 Стандартная форма, напротив, по-прежнему будет свойством завещателя; он просто будет состоять из более или менее уникального набора стандартизированных статей, персонализированные детали которых будут играть меньшую роль в толковании завещания.Вместо этого, большинство из * 140 завещательных указаний выражают общепринятые и хорошо понятные намерения.

Хотя полностью общие завещания могут быть ненормальными, как минимум, эмпирические исследования Вейсборда и Хортона показывают, что шаблонный шаблон является эндемическим для завещаний, особенно для «несущественных» статей: статей, «которые регулируют важные, но неясные темы, такие как то, что происходит с доля бенефициара, умершего раньше наследодателя »9. Такое преобладание понятно. Несмотря на затраты на судебное разбирательство неуклюже реализованного шаблона, использование стандартизированного языка снижает операционные издержки.Это позволяет юристам составлять завещания быстро и дешево, поскольку модульность шаблонных статей делает управляемую сложную систему завещания10. Стандартизованный язык также способствует определенности. Вайсборд и Хортон объясняют, что после того, как положение использовалось достаточно часто, «оно дает« сетевые преимущества »: совокупность судебных решений, которая позволяет сторонам … прогнозировать его влияние с большей ясностью» 11. можно рассматривать как «накопленную мудрость предыдущих составителей».12 Это «особенно ценно в области, не подверженной риску, такой как составление завещаний, где уверенность — монета царства» 13. Последняя причина, по которой Вейсборд и Хортон предполагают распространение шаблонов, заключается в том, что может существовать вера в то, что Завещателю необязательно понимать все нюансы в его или ее имущественном плане. Даже наследодатели, которые нанимают юриста для составления заявления, будут предполагать, что юрист будет действовать в их интересах14. В той степени, в которой это правда, можно сказать, что юрист предвидит намерение клиента и обосновывает его юридически эффективным образом.

Явные преимущества шаблона в контексте завещания также намекают на то, как шаблон существует в противоречии с традиционным пониманием воли. В частности, тот факт, что завещатели могут не читать или понимать все положения своего завещания и что некоторые положения воспроизводятся во многих завещаниях, ставят под сомнение предположение о том, что завещание полностью отражает уникальные намерения отдельного завещателя * 141. Разумеется, общность не является определяющим фактором намерения. Во-первых, два завещателя могут выражать разные намерения одним и тем же языком.Примером этого может быть ситуация, когда два наследодателя относятся к своим соответствующим детям, но один наследодатель считает, что «дети» ограничиваются естественными детьми. Во-вторых, два завещателя также могут выражать одинаковые намерения одним и тем же языком. Возьмем предыдущий пример, но предположим, что оба наследодателя используют слово «дети» для обозначения естественных и приемных детей. Однако не следует путать общность со стандартизацией, которая является продуктом целенаправленных и скоординированных усилий.Генри Смит пишет, что «шаблонный шаблон очень стандартизирован, и, когда суды интерпретируют шаблонный шаблон, они рассматривают его как намеренно стандартизованный и не скрывающий необычных значений» 15. Таким образом, шаблонный шаблон создает возможность для другой методологии интерпретации, которая не игнорирует намерение завещателя, но которое предполагает, где это уместно, стандартное намерение.

III. Интерпретация и конструкция

Чтобы понять, как суды будут рассматривать толкование или построение завещаний стандартной формы, сначала необходимо изучить практику и принципы толкования и построения.В частности, полезно обозначить практические границы этих операций. Также полезно изучить историю этих операций, потому что, хотя нынешнее состояние закона более теоретически обосновано, чем оно было когда-то, более старое прецедентное право предлагает некоторые подсказки относительно того, как суды подойдут к стандартной форме завещания.

В своем часто цитируемом трактате The Canadian Law of Wills Томас Фини утверждал, что существует разница между интерпретацией воли и построением.Толкование «представляет собой процесс выяснения субъективного значения завещателя по словам его воли в свете окружающих обстоятельств» 16. С другой стороны, толкование включает применение определенных правовых норм к предполагаемому намерению и значению наследодателя, когда интерпретация терпит неудачу, и эти вещи не могут быть констатированы из слов воли. Иными словами, конструкция * 142 становится важной, когда нет значимых внешних доказательств особого значения используемых слов.

Фини считал, что интерпретация должна быть предпочтительнее конструкции, потому что это наиболее подходящий способ раскрыть и уважать намерение завещателя17. можно найти в прецедентном праве.18 По общему признанию, ее сравнение основано на опыте США с контрактами стандартной формы, где «проникновение юристов в составление коммерческих контрактов … привело к тому, что одна организация перешла не только на язык».Это, в свою очередь, привело к появлению широко распространенного стандартного шаблона и его общего права.

Некоторые из причин, по которым Бордман предпочитает строительство, не соответствуют шаблону завещания. Однако одно из оправданий, которые она приводит, состоит в том, что, поскольку только первоначальный составитель «мог прочитать язык до подписания или даже до судебного разбирательства, суд вряд ли найдет реальное совместное значение» 19. Завещания являются односторонними инструментами, но все же могут быть в том случае, если шаблон завещания в меньшей степени связан с явной фактической матрицей в отношении конкретного намерения завещателя; намерение будет более или менее ограничено значением, которое суд приписывает относительно стабильному используемому языку.20 В дополнение к этому Бордман утверждает, что, учитывая прецедентный потенциал шаблона, попытка субъективной интерпретации может быть менее желательной.21 Опять же, завещания более чувствительны к субъективным намерениям, чем контракты, но в случае стандартной формы воли может быть иметь некоторую ценность в наличии опровержимых презумпций стандартных намерений.

Хотя разница между толкованием и построением может показаться очевидным, сегодня Фини заметил, что суды редко проводят различие.22 Суды, возможно, не всегда должны были проводить различие между ними; на то есть две причины. Во-первых, несмотря на то, что Фини предпочитает толкование, обе операции направлены на достижение цели судов по реализации намерения наследодателя. Вторая, более убедительная причина заключается в том, что еще в 20 веке суды * 143 не хотели выходить за рамки слов завещания при определении намерения наследодателя. Таким образом, интерпретация и построение во многом совпадали.

Интерпретация и построение воли теперь немного различаются между провинциями. Однако принципы, лежащие в основе этих операций, более или менее закреплены в общем праве. В деле Hicklin Estate v. Hicklin Апелляционный суд Альберты постановил, что толкование завещания регулируется четырьмя фундаментальными принципами; они в равной степени применимы и к строительству. Во-первых, и это наиболее важно, суды должны интерпретировать завещания, чтобы реализовать намерение наследодателя23.J. Верховного суда США столь красноречиво выразился в деле Smith v. Bell : «Намерение наследодателя [является] полярной звездой … в построении завещания» 24. Святость завещательной свободы обоснована в основных правах собственности, которые лежат в основе современного капиталистического общества.25 Во-вторых, чтобы установить истинное значение статьи, суды должны читать ее в контексте всего завещания26. из их контекста.В-третьих, при толковании слов завещания и при отсутствии веской причины поступить иначе, суды должны исходить из того, что завещатель намеревался придать словам в завещании их обычное значение27. Наконец, суды могут использовать внешние доказательства, чтобы установить намерение завещателя. .28

Сегодня в Канаде принято, что завещательное намерение завещателя является субъективным.29 Следовательно, при толковании или толковании завещания суды озабочены конкретным значением, которое конкретный наследодатель придает словам, которые он или она использовали в своем буду.Это подход, основанный на фактах. Суды более или менее свободны расследовать субъективные намерения наследодателя, поскольку завещания, в отличие от договоров, являются односторонними инструментами; нет никаких вопросов относительно уверенности или разумных ожиданий, возникающих в результате исполнения завещания.30

Этот так называемый «современный» подход к толкованию и построению завещания * 144, который особенно заметен в недавнем прецедентном праве провинции Альберта, часто выгодно контрастирует с традиционным подходом. Последний также получил название «буквального» подхода из-за его озабоченности тем, что слова наследодателя имеют приоритет над его или ее действительными мысленными намерениями.31 В деле Grover v. Burningham барон Рольф резюмировал функцию строительного суда как « quod voluit , интерпретируя quod dicit » 32. Такой подход, который фактически объединял толкование и построение, с тех пор подвергся резкой критике. Лорд Грин М.Р. назвал дела, в которых говорилось об этом, «пятном на нашей юриспруденции» 33. Еще раньше, в канадском деле Marks v. Marks, Idington J. отверг буквальный подход, который он назвал «отбрасыванием правовой логики». а не здравый смысл ».34 Суды время от времени возвращались к традиционному подходу, но в прецедентном праве уже давно делается упор на субъективное толкование.

На самом деле традиционный подход не оставил без внимания намерение наследодателя. Скорее, как следует из заявления барона Рольфе, суды, использующие этот подход, просто стремились определить намерение в словах инструмента, а не во внешних доказательствах. Нельзя сказать, что этот формалистический подход не вызвал проблем.Как размышлял лорд Деннинг в своем особом мнении в Re Rowland , «[когда] судья заходит так далеко, чтобы сказать:« Я считаю, что это противоречит истинному намерению наследодателя, но, тем не менее, это результат слова, которые он использовал »], велика вероятность того, что он неверно истолковал завещание» 35. Это только означает, что разница между этими подходами — это скорее вопрос доказательств и политических соображений, чем вопрос куриальной функции, как и часто предлагают.

По делу voir dire по делу Decore v.Декор , Клэксон Дж. Объяснил, что причина традиционной нерешительности судов в отношении так называемых «кресельных» доказательств — внешних доказательств о намерении завещателя — была двоякой. Во-первых, возникла обеспокоенность по поводу того, что суды наводняют ложные иски. Во-вторых, высказывались опасения, что неопровержимые доказательства могут неправильно отвергнуть завещание * 145, заверенное завещанием.36 Эти опасения сохраняются даже в таких провинциях, как Альберта, где s. 26 Закона о завещаниях и правопреемстве 37 предусматривает, что такие доказательства являются допустимыми prima facie.Несмотря на эти опасения, суды Альберты при определенных обстоятельствах допускают даже прямые доказательства намерения наследодателя. При этом они следуют принципиальному подходу Верховного суда к показаниям с чужих слов38.

Самым спорным аспектом традиционного подхода к интерпретации воли была его прецедентная ценность. Альфред Остерхофф вспоминает, что было время, когда суды сильно полагались на прецедентную ценность предыдущих построений, особенно в отношении технических выражений.39 Тем не менее, даже современные ученые осознали, что чрезмерная опора на прецедент может привести к несправедливости, разрушив истинное намерение наследодателя. В своей статье 1885 года «О пределах правил построения» Ховард Элфинстон насмехался над тем, что «нельзя истолковывать глупость одного человека на основе глупости другого» 40. Лэйдлоу Дж. признал проблему в своем особом мнении в «Re Hornell», когда он писал, что «два ума могут существенно различаться в интерпретации, которую следует поместить на язык, который кажется похожим или идентичным.41 Таким образом, в Re Burke , Laidlaw J.A. постановил, что построение одним судом определенных завещательных слов в одном завещании не является обязательным для построения другим судом другого завещания. В самом деле, в этом деле он отклонил прецедент, назвав его «не оказывающим никакой помощи» .42 Это мнение могло быть крайним, но Верховный суд также опасался ценности прецедента. Он постановил, что при составлении завещания суды должны использовать прецедент только как крайнюю меру43.

Есть мудрость в том, чтобы не придавать слишком большого значения двусмысленному использованию одним завещателем отдельных слов, таких как «дети», которые могут иметь несколько значений, при толковании завещания другого наследодателя.Однако, по крайней мере, понятно, что, если суды полагали, что их обязанность заключалась в определении явного намерения наследодателя, подобные выражения постепенно приобретали бы особые значения. Как недавно заметил Апелляционный суд Альберты в деле Hicklin : 44

Имеется прочное теоретическое основание для предположения, что наследодатель выбрал слова, которые он или она использовали, потому что эти слова передают значение, которое он или она хотел передать доверительному управляющему, бенефициарам и любому суду, рассматривающему завещание, и что наследодатель ожидал, что все читатели придут словам их простое и обычное значение, как и он или она.«Это предположение сделано потому, что наш опыт показывает, что большинство людей в сообществе выражают себя на языке, к которому другие в сообществе придают тот же смысл, что и говорящий». [ Hanson v. Mercredi , 2014 ABCA 216 (Alta. C.A.), в п. 9]. Вот почему язык обычно является эффективным средством общения.

Хотя апелляционный суд указал, что суд должен «скорректировать свои языковые стандарты и придать завещанию значение, соответствующее языковым ценностям наследодателя», он все же признал, что язык может иметь значение; согласно традиционному подходу, смысл просто был бы тем, который дан юриспруденцией.45

Использование шаблона также создает ситуацию, когда определенные фразы могут разумно приобретать более или менее фиксированное значение из-за широкого и последовательного использования. Вейсборд и Хортон приводят в пример оговорку о «справедливой задолженности». В этом пункте, который обычно фигурирует в начале завещания, говорится что-то вроде: «Я приказываю своим попечителям выплатить мои справедливые долги, как только это будет практически осуществимо». Вейсборд и Хортон отмечают, что «распространенность положений о« справедливой задолженности »вызывает недоумение. Даже если завещание не содержит оговорки о «справедливой задолженности», одной из самых элементарных обязанностей исполнителя является возмещение расходов кредиторам наследодателя.46 Тем не менее, еще в 1795 году суд Северной Каролины заметил, что такие статьи были «распространены почти во всех завещаниях» 47. Излишние или нет, но, вероятно, можно с уверенностью предположить, что такие статьи могут быстро приобрести конкретное значение, если они будут иметь еще нет, суды были склонны считать их шаблонными.

Boilerplate подчиняется некоторым предположениям, сделанным ранее судами относительно использования языка. Его относительная неизменность и повсеместность означают, что можно предположить, что его значение почти полностью соответствует его буквальной форме; то есть использование шаблонных сигналов сигнализирует читателю о том, что эти слова несут конкретное общепринятое значение.Учитывая использование шаблона специально для стандартизации, есть аргумент, что его интерпретация должна быть также направлена ​​на единообразие. Эту возможность лучше всего рассматривать, рассматривая стандарт, по которому апелляционные суды будут рассматривать суды первой инстанции, построившие шаблон завещания.

IV. Стандарт обзора

Стандартная форма завещания должна быть проверена на соответствие стандарту правильности с учетом их отделения от фактологической матрицы, которая обычно окружает завещательный документ.То же самое верно и для тех частей нестандартной формы, которые содержат шаблонный язык. Решение Верховного суда Канады по делу Mouvement la que québécois v. Saguenay (City) предполагает, что один документ может подлежать рассмотрению по двум различным стандартам, в котором большинство сочло, что рассматривались разные аспекты решения трибунала. разным стандартам обзора.48

Как следует из названия, стандарт проверки правильности касается правильности конструкции, а не ее разумности.В частности, Верховный суд постановил, что стандарт правильности проверки применяется к вопросам права, то есть к «вопросам о том, что является правильным юридическим тестом» 49. В соответствии со стандартом правильности апелляционный суд не проявит особого уважения к построение закона судьей. Причина в том, что апелляционные суды являются законотворческими судами. Принцип универсальности требует, чтобы суды низшей инстанции не узурпировали эту роль. Он также предписывает апелляционным судам произносить закон правильно, а не просто разумно.50

Ни одно дело в Канаде еще не рассматривалось в качестве стандарта рассмотрения стандартной формы завещания. Тем не менее, суть прецедентного права предполагает, что если бы суд столкнулся с этим вопросом, он бы пришел к выводу, что правильность является надлежащим стандартом проверки. В частности, эту гипотезу поддерживают три причины. Во-первых, стандарт правильности обзора зарезервирован для решения сложных вопросов права51. Стандартизованный характер Boilerplate делает его интерпретацию именно таким вопросом. Во-вторых, исторический * 148 подход судов к толкованию завещания также указывает на то, что толкование шаблонов будет вопросом закона.В-третьих, недавняя судебная практика по контрактам стандартной формы и применимости этой судебной практики к контексту завещания демонстрирует готовность канадских судов адаптироваться к современным реалиям, таким как шаблонные.

V. Образец как вопрос закона

Вопросы права предполагают критерий правильности рассмотрения.52 По этим вопросам апелляционные суды могут заменить мнение судьи первой инстанции своим собственным. В деле Housen v. Nikolaisen большинство членов Верховного суда объяснили, что для этого есть как минимум две основные причины.Во-первых, принцип универсальности требует от апелляционных судов обеспечения того, чтобы суды первой инстанции применяли аналогичные правовые нормы к аналогичным ситуациям53. Как постановил Верховный суд Канады в деле Woods Manufacturing Co. против R. , общественное доверие к отправление правосудия зависит от его единообразного и последовательного применения54. Вторая и связанная с этим причина применения стандарта правильности к вопросам права проистекает из законодательной роли апелляционных судов55.

В Канада (Директор по расследованиям и исследованиям) v.Southam Inc. , Верховный суд постановил, что вопросы права «являются вопросами о том, что является правильным юридическим тестом» .56 Фундаментальным качеством вопроса права является универсальность — имеет ли этот вопрос какое-либо прецедентное значение. Суд в Саутэме противопоставил это вопросам смешанного факта и права: «матрицы рассматриваемых фактов в некоторых случаях настолько специфичны, действительно настолько уникальны, что решения о том, удовлетворяют ли они юридическим критериям, не имеют большого прецедентного значения» 57.

Создание шаблона лучше всего рассматривать как вопрос закона.Язык шаблонов, по определению, в основном отделен от идиосинкразии контекста58. Другими словами, его значение является общим и широко применимым. Его стандартизованный характер придает ему огромную прецедентную ценность. Следовательно, интересы универсальности, справедливости и эффективного распределения судебных ресурсов говорят в пользу хотя бы презумпции того, что намерение наследодателя соответствует общепринятому значению стандартной статьи59.

VI. Исторический стандарт

Исторический подход канадских судов к толкованию завещаний и применимый стандарт проверки также поддерживает стандарт правильности проверки.В деле Alberta Giftwares Ltd. против R. Верховный суд установил закон: 60

при составлении завещания, акта, контракта, проспекта эмиссии или другого коммерческого документа, юридическая сила, которая должна быть придана используемому языку, является вопросом закона, и при составлении такого документа является юридической ошибкой приписывание фиксированное значение слова с переменной коннотацией путем выбора одного из альтернативных словарных определений без учета контекста абзаца или предложения, в котором используется это слово.

Alberta Giftwares не было делом, связанным с завещанием, и некоторые суды выразили оговорки относительно его обязательной силы в контексте завещания. Я возвращаюсь к этому вопросу при обсуждении сути недавнего прецедентного права. На данный момент достаточно сказать, что Alberta Giftwares точно определяет закон, как это было до недавнего времени.

Как уже говорилось выше, еще в 20 веке канадские суды иногда использовали буквальный подход к толкованию договоров.Они в значительной степени полагались на слова, которые использовал наследодатель, мало обращая внимания на то особое значение, которое наследодатель придавал этим словам. Фини предположил, что суды чрезмерно заботились о единообразии.61 В целом, это, вероятно, правда. Однако, учитывая озабоченность судов языком, неудивительно, что они пытались добиться единообразия в его применении. Хотя это могло быть ошибочным, в контексте нестандартных завещаний это разумно при работе с шаблоном.

* 150 VII. Текущие тенденции

Недавняя судебная практика Верховного суда Канады и западных провинций убедительно указывает на то, что пересмотр стандартной формы будет основываться на стандарте правильности. Верховный суд еще не слушал дело о соответствующем стандарте рассмотрения завещаний стандартной формы. В Ledcor , однако, разъясняется стандарт проверки контрактов стандартной формы; некоторые доводы суда могут быть перенесены.

Прежде чем размышлять о применимости Ledcor , полезно оценить, как суды в настоящее время рассматривают нестандартную форму, интерпретацию и построение.В деле Zindler v. Salvation Army Апелляционный суд Манитобы дал полезный обзор текущего состояния закона. Суд начал с того, что поставил под сомнение авторитетность утверждения Alberta Giftwares о том, что толкование языка завещания является вопросом закона (что предполагает прецедентную ценность в соответствии с традиционным подходом). Апелляционный суд отметил, что « Alberta Giftwares было возбуждено уголовное дело по обвинению в ложной рекламе »и что Ричи Дж.Заявление России о юридической силе языка, используемого в завещании, было «мимолетным комментарием». 62 Суд в деле Zindler в конечном итоге постановил, что в свете решения Верховного суда по делу Creston Moly Corp. v. Sattva Capital Corp. завещания следует толковать в контексте их фактологической матрицы, и что полученный стандарт проверка должна быть проверкой явной и основной ошибки.63

Sattva — это дело, связанное с договорным спором, и оно важно для установления нынешнего стандарта обзора для договорного толкования.Написав для большинства, Ротштейн Дж. Постановил, что «следует отказаться от исторического подхода [рассмотрения договорного толкования как вопроса права]. Толкование договора включает в себя вопросы смешанного факта и права, поскольку это упражнение, в котором принципы договорного толкования применяются к словам письменного договора, рассматриваемого в свете фактологической матрицы »64. Ротштейн Дж. Далее обосновал свои рассуждения, объяснив что «определение договорного намерения может быть затруднительным, если смотреть на слова сами по себе, потому что сами по себе слова не имеют неизменного или абсолютного значения».65

* 151 Суд в деле Zindler принял доводы Ротштейна. Он постановил, что современный подход к толкованию завещания состоит в том, чтобы определить субъективное намерение завещателя, глядя на слова, которые он использовал, в свете обстоятельств их использования.66 Следовательно, согласно Housen , толкование завещания является вопрос о смешанном факте и праве, который может быть рассмотрен по стандарту очевидной и решающей ошибки67. Апелляционный суд Альберты единогласно принял эту аргументацию в Hicklin .68

Конечно, ни Zindler , ни Hicklin не касались завещаний стандартной формы; ни одно дело не исключает возможности стандарта правильности проверки в таком случае. В Ledcor Верховный суд еще раз обратился к Саттве, и большинство постановило, что: 69 если апелляция связана с толкованием договора стандартной формы, рассматриваемое толкование имеет прецедентное значение, и отсутствует значимая фактическая матрица, специфичная для сторон. Чтобы облегчить процесс интерпретации, эту интерпретацию лучше охарактеризовать как вопрос права, подлежащий проверке на правильность.

Вагнер Дж. Объяснил, что контракты стандартной формы, среди прочего, широко распространены. В результате их интерпретация может затронуть многих людей70. Точно так же, из-за стандартной природы контрактов стандартной формы, их интерпретация действительно имеет прецедентное значение, необходимое для того, чтобы характеризовать ее как вопрос закона.71

Однако Вагнер Дж. Оставил открытой возможность того, что толкование договора стандартной формы все же может быть вопросом смешанного факта и права, подлежащего уважительному пересмотру.Он привел два сценария, в которых это могло бы иметь место, оба из которых можно легко применить в контексте завещания. Первый — «если фактическая матрица контракта стандартной формы, которая характерна для конкретных сторон, помогает в интерпретации» 72. Вторая — «если стороны договорились и изменили то, что изначально было контрактом стандартной формы», вводя идиосинкразический элемент это не имеет большого прецедентного значения73. Остается увидеть, можно ли будет, тем не менее, извлечь неизмененные части в последнем сценарии.

* 152 Ledcor — это не одна компания. Другие случаи предполагают, что, если бы завещания стандартной формы толковались, а не интерпретировались, построение было бы вопросом закона. В деле MacDonald v. McCormick Апелляционный суд Новой Шотландии постановил, что толкование дела может вызвать смешанные вопросы факта и закона в той степени, в которой в игру вступают окружающие обстоятельства. Само строительство является вопросом закона.74 В деле Mawhinney v. Scobie , вынесенном чуть более чем за месяц до Хиклина, Апелляционный суд Альберты рассмотрел включение в завещание пункта, в отношении которого не было доказательства обстоятельств на момент составления, чтобы помочь с толкованием.Большинство следовало Ledcor , считая, что «[a] без фактической матрицы интерпретация … в значительной степени сводится к тому, чтобы придать словам в завещании их обычное значение, дополненное определенными правилами и презумпциями толкования, которое« лучше охарактеризовано ». как вопрос закона, подлежащий проверке правильности ». 75 О’Ферролл Дж. выразил несогласие, но только на основании вывода большинства об отсутствии значимого фактического контекста76. В принципе, он не возражал, что строительство является вопросом закона.

VIII. Вывод

На протяжении десятилетий ученые-юристы и суды боролись с использованием и злоупотреблением шаблонным языком в контрактах. В области договорного права шаблонный язык вызывает опасения по поводу переговорной силы, разумных ожиданий и автономии. Шаблонный язык также широко используется в завещательных документах, особенно в завещаниях. Однако его использование в этой области закона подвергалось значительно меньшей проверке. Тем не менее, есть все признаки того, что использование шаблона в завещаниях будет со временем увеличиваться из-за его удобства.Таким образом, суды скоро столкнутся с вопросами о том, как создать шаблон завещания и по какому стандарту рассматривать эту конструкцию. Следуя мудрости Верховного суда Канады в Ledcor , предполагаемая универсальность, широкая применимость и прецедентная ценность шаблона поддерживают толкование завещаний стандартной формы как вопросов права и пересмотр этой конструкции на предмет стандарта правильности. Это будет способствовать продвижению основных юридических ценностей, таких как универсальность и рентабельность, которые до сих пор стимулировали толкование и построение завещаний.

Сноски
a1

JD кандидат — 2020, юридический факультет Университета Торонто.

1

Ledcor Construction Ltd. против Northbridge Indemnity Insurance Co., 2016 SCC 37 (S.C.C.), в п. 24.

2

Зиндлер против Армии спасения, 2015 MBCA 33 (Man. C.A.), в п. 10.

3

См. В целом Маргарет Джейн Радин, Образец: мелкий шрифт, исчезающие права и закон о верховенстве (Принстон: Princeton University Press, 2013).

4

Рид Кресс Вайсборд и Дэвид Хортон, «Шаблонные и стандартные правила в законе о завещаниях: эмпирический анализ» (2018), 103 Iowa L. Rev. 663, стр. 668.

5

Ангус против Ангуса Эстейт (1989), 35 E.T.R. 170 (Ont. H.C.), в п. 13.

6

См., Например, Giesbrecht v. Giesbrecht, 2018 SKQB 249 (Sask. Q.B.), в п. 2.

7

Маргарет Джейн Радин, «Образец сегодня: рост модульности и ослабление согласия» (2006), 104 Mich.L. Rev. 1223, at p. 1224.

8

Ledcor, выше, сноска 1, в п. 39.

9

Weisbord and Horton, выше, сноска 4, стр. 668 и 701-702.

10

Генри Смит, «Модульность в контрактах: шаблон и информационный поток» (2006), 104 Mich. L. Rev. 1175, стр. 1180.

11

Weisbord and Horton, выше, сноска 4, на стр. 675.

12

Марк Вайдемайер, Р. Скотт и М. Гулати, «Мифы о происхождении, контракты и охота за Пари Пассу» (2013), 38 L.И Soc. Запрос 72, стр. 82; Мишель Э. Бордман, «Contra Proferentem: Очарование неоднозначного шаблона» (2006), 104 Mich. L. Rev.1105, стр. 1109.

13

Weisbord and Horton, выше, сноска 4, на стр. 675.

14

Там же. на стр. 676.

15

Смит, см. Выше, сноска 10, стр. 1176.

16

Томас Фини, Закон о волеизъявлении Канады, 3-е изд. (Торонто: Баттер-уортс, 1987), т. 2, на стр. 10.

17

Там же.

18

Boardman, см. Выше, сноска 12, стр. 1106 и 1110.

19

Там же.

20

См., Например, Angus, выше, сноска 5, в пункте. 13.

21

Boardman, выше, сноска 12, на стр. 1110.

22

Фини, выше, сноска 16, стр. 10.

23

Хиклин Эстейт против Хиклина, 2019 ABCA 136 (Alta. C.A.), в п. 48.

24

Смит против Белла, 31 U.S. 68 (U.S. Sup. Ct., 1832), at p. 84.

25

Hanson v. Mercredi, 2014 ABCA 216 (Alta. C.A.), в п. 7.

26

Hicklin Estate, выше, сноска 23, в п. 49.

27

Hicklin Estate, выше, сноска 23, в п. 50; Re Tyhurst Estate; Смит против Дома бездомных, [1932] S.C.R. 713 (S.C.C.), стр. 716.

28

Hicklin Estate, выше, сноска 23, в п. 85.

29

Hanson, выше, сноска 25, в п.10; Маркс против Маркса (1908), 40 S.C.R. 210 (S.C.C.), стр. 217.

30

Фини, выше, сноска 16, стр. 1; Weisbord and Horton, выше, сноска 4, стр. 672.

31

Фини, выше, сноска 16, стр. 2; Lecky Estate против Lecky, 2011 ABQB 802 (Alta. Q.B.), в п. 54, дополнительные причины 2012 CarswellAlta 946 (Alta. Q.B.).

32

Гровер против Бернингема (1850 г.), 5 Exch. 184, стр. 193.

33

Ре Морган (1942), 111 л.J. Ch. 231 (C.A.), стр. 233.

34

Marks, выше, сноска 29, на стр. 220.

35

Re Rowland (1962), [1963] 1 гл. 1 (C.A.), стр. 9-10.

36

Decore против Decore, 2009 ABQB 440 (Alta. Q.B.), в п. 8.

37

S.A. 2010 г., г. W-12.2.

38

Lecky, выше, сноска 31, в пп. 74-75.

39

A.H. Oosterhoff, C.D. Фридман, М. Макиннес и А. Парачин, Oosterhoff on Wills, 8-е изд.(Торонто: Thompson Reuters Canada, 2016), стр. 440.

40

Говард Элфинстон, «О пределах правил строительства» (1885), 1 L.Q. Ред. 466, стр. 466.

41

Re Hornell (1944), [1945] 1 D.L.R. 440 (Онтарио), стр. 444.

42

Re Burke (1959), 20 D.L.R. (2d) 396 (Онтарио С.А.), стр. 398.

43

National Trust Co. против Флери, [1965] S.C.R. 817 (S.C.C.), стр. 829.

44

Hicklin, выше, сноска 23, в п.63.

45

Hanson, выше, сноска 25, в п. 9.

46

Weisbord and Horton, выше, сноска 4, на стр. 679.

47

Anonymous, 2 N.C. (1 Hayw.) 243 (S. Ct. L. & Eq., 1795), at p. 243.

48

Mouvement la que québécois v. Saguenay (City), 2015 SCC 16 (S.C.C.), в пп. 49-50.

49

Канада (Директор по расследованиям и исследованиям) против Southam Inc., [1997] 1 S.C.R. 748 (S.C.C.), в п. 35.

50

Housen v. Nikolaisen, 2002 SCC 33 (S.C.C.), в п. 33.

51

Creston Moly Corp. против Sattva Capital Corp., 2014 SCC 53 (S.C.C.), в п. 55.

52

Housen, выше, сноска 50, в п. 8.

53

Housen, выше, сноска 50, в п. 9.

54

Woods Manufacturing Co. против Р., [1951] S.C.R. 504 (S.C.C.), стр. 515.

55

Housen, выше, сноска 50, в п.9.

56

Southam, выше, сноска 49, в п. 35.

57

Southam, выше, сноска 49, в п. 37.

58

Смит, см. Выше, сноска 10, стр. 1190.

59

Housen, выше, сноска 50, в пп. 16-17.

60

Alberta Giftwares Ltd. против Р. (1973), [1974] S.C.R. 584 (S.C.C.), стр. 588.

61

Фини, выше, сноска 16, стр. 8.

62

Zindler, выше, сноска 2, в п.5.

63

Zindler, выше, сноска 2, в п. 10.

64

Саттва, выше, сноска 49, в п. 51.

65

Саттва, выше, сноска 49, в п. 47.

66

Zindler, выше, сноска 2, в п. 8.

67

Zindler, выше, сноска 2, в п. 10; Housen, выше, сноска 50, в п. 1.

68

Hicklin, выше, сноска 23, в пп. 94-99.

69

Ledcor, выше, сноска 1, в п.24.

70

Ledcor, выше, сноска 1, в п. 39.

71

Ledcor, выше, сноска 1, в п. 43.

72

Ledcor, выше, сноска 1, в п. 48.

73

Ledcor, выше, сноска 1.

74

Макдональд против Маккормика, 2009 NSCA 12 (N.S.CA), в п. 61.

75

Моухинни против Скоби, 2019 ABCA 76 (Alta. C.A.), в п. 20, в разрешении на подачу апелляции отказано 2019 CarswellAlta 1654 (S.C.C.).

76

Моухинни против Скоби, выше, сноска 75, в п. 68.

39 ESTTPJ 138

Конец документа © Thomson Reuters Canada Limited или ее лицензиары (за исключением отдельных судебных документов). Все права защищены.

Интерпретация и последовательность в юридическом обосновании (Стэнфордская энциклопедия философии)

Это может показаться легким вопросом, поскольку, безусловно, юридическая аргументация просто рассуждения о законе или о том, как судьи должны решать случаи.Однако при ближайшем рассмотрении наша легкость может испариться, поскольку этих формулировок неоднозначны, по крайней мере, с точки зрения некоторых способов думая о законе. Некоторые теоретики права рассматривают эти вопросы: «Что такое закон?» И «как судьи должны решать случаях? »как отдельные вопросы с разными ответами (см., например, Hart 1994; Kelsen 1967; Раз 1979 и 1994). Так сказать, их отчеты о праве и их отчеты о судебных решениях не являются одним и тем же то же самое, и они утверждают, что при разрешении споров, которые предшествуют их полномочия судей шире, чем просто попытка установить, что Закон касается рассматриваемых вопросов.В судебном решении, такие теоретики утверждают, что в игру могут вступить неюридические соображения, и судьи могут по своему усмотрению изменять существующий закон или заполнять пробелы, в которых действующее право не определено. Это так, для некоторых юридических теоретиков, первая формулировка выше, что юридическое обоснование рассуждения о законе неоднозначны между: (а) рассуждениями о установить содержание закона в том виде, в каком он существует в настоящее время, и (b) рассуждение от этого содержания к решению, которое суд должен принять в случае, который предшествует этому.

Более того, вторая формулировка области юридической аргументации приведено выше, то есть эта правовая аргументация заключается в том, как судьи должны решать дела, также неоднозначно относится к некоторым подходам к теории права. Это связано с тем, что ответ на вопрос «как суд должен решить дело, исходя из применимого к нему действующего законодательства? » (т.е. юридическое обоснование в смысле, указанном в пункте (b) выше) и ответ на вопрос «как суд должен решать дело, все считается? », иногда могут разойтись.Конкретный экземпляр может быть такой ситуацией, которая может возникнуть у судьи в «Злая» правовая система, в которой закон по какому-то вопросу так морально одиозно, что, учитывая все обстоятельства, судья не должен решать дело по закону на всех, а лучше следует отказаться от применения закон (см. Hart 1958; Hart 1994, глава 9, раздел 3; Raz 1994, эссе 14. Эту возможность также отмечает Дворкин 1986, глава 3, 101–108, обсуждая, был ли закон у нацистов).

Таким образом, есть три вещи (по крайней мере, могут быть и другие), которые юридические теоретики могут иметь в виду под юридическим обоснованием: (а) доведение до установить существующее содержание закона по данному вопросу, (b) исходя из существующего содержания закона к решению, которое суд должен решить дело, связанное с рассматриваемым вопросом это, и (c) обоснование решения, которое суд должен вынести в случай, учитывая все обстоятельства.

Следует отметить, что некоторые теоретики права, в первую очередь настоящие цели Рональд Дворкин, не разделяйте вопросы и вопросы по этой теме, как описано выше. Для Дворкина, когда судьи решают дело в соответствии с законом, они лишь констатируют содержание закона и применить его к обстоятельствам дела. В других словами, судьи никогда не прибегают к внеправовым соображениям при принятии решения дела в соответствии с законом: все соображения, на которые они имеют право принимать во внимание являются частью закона.Это означает, что согласно Дворкин, когда судьи рассуждают о законе в смысле (б), что они действия — это не больше и не меньше, чем рассуждения о законе в смысле (а), т.е. обоснование содержания закона (см. Дворкин 1977 и 1986).

Эта запись касается юридической аргументации в смыслах (а) и (б), и, в частности, со смыслом (б). Следует отметить, что обсуждение прямо не касается различных счетов природа и пределы закона, которые раскрываются этими различными взглядами упомянуто выше относительно того, что делают судьи, когда они рассуждают о законе в смысле (б).Если такие различия влияют на вопросы, касающиеся роли толкования и согласованности в юридических рассуждая, они будут упомянуты в тексте. Для дальнейшего обсуждения о характере и ограничениях закона, см. различные записи под заголовком характер закона в этом томе.

2.1 Рассматриваются некоторые интеллектуальные корни

Недавний интерес к роли толкования в юридической аргументации происходит из нескольких источников. Для некоторых интерпретация — это то место, где мы следует поискать, чтобы найти решение или хотя бы единственное Возможный ответ на проблему языковой неопределенности в законе которые они воспринимают (в свою очередь, возобновившийся интерес к проблемам лингвистическая неопределенность в законе, по-видимому, по крайней мере частично с возрождения за последние двадцать лет стипендий, направленных на Замечания Витгенштейна о следовании правилам в Философском Исследования (см. E.грамм. Holtzman & Leich (ред.) 1981; Крипке 1982; Baker & Hacker, 1984 и 1985), и миграция этих проблемы от философии языка к философии права (см., например, Мармор 1992 г. и переработанное издание этой работы, Мармор 2005 г .; Камень 1995; Смит 1990). Некоторые аспекты этой тенденции, в первую очередь академические юристы, использующие плохо усвоенный Витгенштейн в сомнительных целях, критикуется Bix 1993). Согласно этому образу мышления, если слова и юридические правила, составленные из слов, не имеют внутреннего значения и, следовательно, не могут сами по себе ограничивать юридическое обоснование, тогда это должны быть мы — читатели или переводчики — обеспечиваем такие значение через процесс интерпретации (см. Fish 1989; Cornell 1992 г.Stone 1995 критикует такое понимание роли толкование в юридической аргументации, но отмечает его принятие различными теоретиков права). В случае других теоретиков интерес к этому тема проистекает из желания исследовать параллели и расхождения между юридическим толкованием и литературным толкованием (Левинсон 1982; Дворкин 1985; Рыба 1989). Прибытие на юриспруденция в середине 1980-х гг., когда власть Рональда Дворкина новое понимание права как толковательное понятие с сопутствующим последствия для деятельности как судей, так и теоретиков права (см. Dworkin 1986) также много способствовали повышению интереса к роли толкования в юридической аргументации.Более того, эта учетная запись, казалось, побудить юридических позитивистских противников Дворкина к разработке более полностью на том, что, как он всегда утверждал, было серьезно недостаточно развиты в своей работе (см., например, Dworkin 1977), а именно учет характера судебного решения и роли интерпретация внутри него (Marmor 1992 & 2005; Raz 1995; Raz 1996a И 1996b). Недавние исследования конституционной теории, касающиеся отличительные проблемы, связанные с интерпретацией конституции также способствовали постоянному интересу к теме интерпретация в юридической аргументации (см., например, Bobbit 1991 & 1996; Раз 1998б; Рубенфельд 1998; Кавана 2002, 2003 и 2009 часть Я; Sager 2004; Мармор 2005 гл.9, Валухов 2006 и запись конституционализм). В некоторых юрисдикциях академический и общественный интерес к устному переводу в юридической аргументации могли быть вызваны изменениями, в частности юридические договоренности: например, в результате принятия Законы о правах человека 1998 года в Соединенном Королевстве с его обязанностью по разделу 3 читать и вводить в действие основные и подзаконные акты в способ, совместимый с правами Европейской конвенции, или как результат доктрины последовательной интерпретации или косвенного эффекта разработан Европейским судом, требуя, чтобы Европейский Союз Суды государств-членов толкуют внутреннее право таким образом, чтобы оно в соответствии с законодательством ЕС, насколько это возможно.

2.2 Первоначальный взгляд на природу интерпретации: сохранение и творчество

Как и следовало ожидать, в результате этих различных (хотя часто переплетаются) интеллектуальный фон и источники интереса в интерпретации, теоретики права подходят к этому предмету очень различные вопросы и проблемы, которые они задают одновременно разные ответы. Однако при всем этом удивительное количество законных теоретики соглашаются — по крайней мере, на абстрактном уровне — о одна центральная характеристика интерпретации, а именно то, что интерпретация — это концепция с лицом Януса, охватывающая как ретроспективный консервативный компонент и перспективный творческий один.Другими словами, интерпретация чего-либо — это интерпретация что-то — предполагается, что там это что-то или оригинал, который нужно интерпретировать, и к которому любое действительное толкование должно быть до некоторой степени верным, поэтому дифференцировать интерпретацию от чистого изобретения — но это также интерпретация чего-либо, т.е. попытка не просто воспроизвести, но сделать что-то или вывести что-то из оригинал. (См., Например, Fiss 1982; Dworkin 1986; Marmor 1992 и 2005; Endicott 1994; Раз 1996b и 1996c.)

Многие юридические работы по интерпретации в юридической аргументации озабочены тем, как найти правильный баланс между сохранением и творческие элементы в интерпретации, и с ограничениями, которые действуют и / или должны действовать в отношении судей, когда они предпринимают это уравновешивание. Некоторые теоретики утверждают, что такие опасения по поводу того, как следует толковать закон, указывая на то, что это часть пути, по которому мы подумайте об этой практике, что мы рассматриваем конкурирующие интерпретации как при условии объективной оценки как хорошо или плохо, лучше или хуже, правильный или неправильный (Dworkin 1986; Raz 1996b и 1996c).С этой точки зрения характеристики интерпретации, которые пытаются оспорить объективность таких оценок (например, Levinson 1982) должна быть понимаются как ревизионистские отчеты, которые пытаются убедить нас в том, что все не так, как кажется с нашей практикой суждения интерпретации как хорошие или плохие, лучшие или худшие, правильные или неверно, как мы это понимаем сейчас (см., например, Raz 1996b).

2.3 Размещение интерпретации в юридической аргументации

Важно учитывать, как интерпретация, описанная в подраздел 2.2 выше, вписывается в обсуждение объема термина юридическое обоснование во вводном разделе этой статьи. Ключ к этому проблема заключается в дуалистической природе интерпретации, т. е. в том, что она имеет как ретроспективный аспект сохранения и перспективный креатив один. Этот дуализм, казалось бы, указывает на то, что при толковании закона судьи стремятся уловить и соблюдать содержание закона в том виде, в каком он существует в настоящее время, и дополнять, изменять или раскрывать что-то новое в законе, исходя из содержания закона к решению по конкретному делу.В свою очередь, это могло бы показаться чтобы указать, что интерпретация в силу своей дуалистической природы имеет роль как в юридическом обосновании в смысле (а), т. е. в обосновании установить существующее содержание закона по данному вопросу, а также юридические рассуждение в смысле (b), а именно рассуждение из существующего содержания закон к решению, которое суд должен принять по делу, касающемуся тот вопрос, который стоит перед ним.

Один теоретик права, который придерживается именно такого подхода и считает, толкование в юридической аргументации как «пересекающее разделить между определением действующего законодательства и разработкой и изменяет закон, это Джозеф Раз (см. Раз 1996a и 1996b).Согласно Разу, тот факт, что интерпретация играет роль в обоих эти действия помогают объяснить, почему мы не находим двухэтапную или явно раздвоенный подход к правовому обоснованию в судебных решения. Судьи прежде всего не занимаются юридическим обоснованием смысл (а), используя только юридические материалы, а затем, имея установил, что такое существующий закон, и определил, как далеко он может зайти их в разрешении настоящего дела, а затем перейти к отдельному этапу юридическое обоснование в смысле (b), которое требует от них обращения к внеправовым материалы, чтобы завершить работу, потому что большая часть их рассуждений толкование и толкование преодолевают разрыв между юридическими рассуждения в смыслах (а) и (б).Этот момент может помочь Разу разрядить некоторые из критических замечаний в адрес юристов-позитивистов подход к юридической аргументации, такой как теория позитивизма феноменологически неточны, потому что, исследуя случаи, мы не найти два различных этапа в судебном обосновании, один для установления имеют ли какие-либо правовые нормы отношение к рассматриваемой проблеме, и одна, в которой судьи эффективно принимают законы, чтобы заполнить пробелы, когда правовые нормы «Закончиться» (см., Например, Dworkin 1977 и 1986). Как раз сам отмечает, однако (особенно в Raz 1996b), что это Подход «преодоления разрыва» на самом деле может показаться подрывают сами идеи о том, что существует разумное различие между юридическое обоснование в смыслах (а) и (б), и что есть пробелы в закон.Интерпретация стирает или даже стирает границу между разделение правотворческой и правотворческой ролей, в которых многие юридические позитивисты приписывают судьям и тот факт, что суды всегда кажутся уметь разрешать дела, толкуя закон, также может показаться сомневаюсь в том, что закон неполон, и, следовательно, судьи иногда приходится выходить за рамки закона в процессе вынесения судебного решения. Интерес к повсеместному толкованию в юридической аргументации, и в природе интерпретации с лицом Януса может, таким образом, составлять часть фон, который побудил таких теоретиков права, как Дворкин, отрицать, что различие между определением действующего законодательства и разработкой и изменение закона в понимании некоторых юридических позитивистов — это разумный или последовательный.Эта интерпретация, похоже, работает на каждый этап процесса юридической аргументации также мог повлиять Отрицание Дворкина наличия пробелов в законе и его встречный иск, В отличие от Харта и Раза, все, на что судья имеет право полагаться при рассмотрении дела уже является частью закона (см. Дворкин 1986).

2.4 Некоторые моменты разногласий

Теоретики права расходятся во мнениях относительно правильной характеристики многих аспекты схематического описания процесса интерпретации, приведенного в подразделы 2.2 и 2.3 выше. Некоторые из этих разногласий будут рассмотрены здесь, чтобы дать более полное представление о некоторых проблемах и взгляды, относящиеся к этой теме. Отчеты о роли толкование в юридической аргументации, таким образом, расходятся в отношении следующих имеет значение (прим. некоторые из следующих пунктов в некоторой степени частично совпадают):

(1) Что такое оригинал или предмет, который толкуется в судебной практике: закон в целом ?; определенный аспекты юридической практики ?; уставы ?; судебные решения ?; авторитетные судебные решения ?; юридические тексты? Raz 1996b утверждает, что первичными объектами толкования являются решения юридических власти.Он приходит к такому выводу в результате своей точки зрения, что право — это институционализированная нормативная система, в которой институты соответствующие действуют, издавая якобы авторитетные директивы относительно того, что должно быть сделано. По словам Раза, центральная роль, которую авторитет играет в законе, означает, что когда мы приступаем к толкованию закона, то, что мы в первую очередь стремимся сделать, — это установить существование и смысл любых якобы авторитетных директив юридических институтов, и, следовательно, это решения тех учреждения, составляющие оригиналы, которые следует интерпретировать в судебная практика.(См. Далее обсуждение взглядов Раза в подразделе 2.5 ниже). Эту позицию можно противопоставить позиции Рональда. Дворкин. Процесс «конструктивного толкования» (Дворкин 1986, см. Также запись интерпретативистские теории права) который играет такую ​​центральную роль в юриспруденции Дворкина, включая переводчики, «навязывающие цель объекту или практике, чтобы сделать из этого наилучший пример формы или жанра, к которому считается, что он принадлежит »(Дворкин 1986, с. 52).Более того, в случае юридического толкования, Дворкин, похоже, соглашается на аргументированная социальная практика права как оригинал, подлежащий интерпретации (Дворкин 1986, с.63). Это так, для Дворкина, объекта юридического толкование кажется шире, чем принятое Разом. Для Раза, мы интерпретируем, чтобы установить, есть ли какие-либо авторитетные юридические директивы в настоящее время действуют и касаются юридических вопросов на стороны, и поэтому мы должны следить за решениями, устанавливающими эти директивы по запуску процесса интерпретации с нуля.Дворкинская интерпретация, однако, кажется более абстрактной и глобальное чувство к нему, в том смысле, что это социальная практика права в целом (Dworkin 1986, 87–88), включая всю юридическую историю данной юрисдикции, а также любых данных, относящихся к делу или цель юридической практики в целом, которая составляет оригинал интерпретироваться.

(2) Какое внимание следует уделять сохранение против творческих элементов в интерпретации? На сохраняя крайности, мы находим такие утверждения, как «оригинализм» в конституционной интерпретации США, которая утверждает, что при интерпретации конкретное положение Конституции, судьи должны стремиться установить, каким образом данное положение было первоначально истолковано те, кто его ратифицировал (см.грамм. Борк 1990). Как можно ближе соответствие этим первоначальным намерениям, таким образом, дает нам стандарт правильности конституционного толкования этого подход. Согласно Борку 1990 г., приверженность оригинализму в США конституционное толкование необходимо для обеспечения того, чтобы судебная власть ограничивается сферой ее полномочий, таким образом сохранение разделения властей и структуры правительства в форма, в которой задумывались основатели США. Рональд Дворкин недавно обратился непосредственно к теме оригинализма в США Конституционная интерпретация и утверждал, что верность Текст Конституции не исчерпывает конституционного толкования, и что стремление к конституционной целостности (см. далее пункт 6 ниже, а в разделе «Согласованность в юридическом обосновании») может потребоваться переводчикам отходить от лучшей интерпретации конституционный текст рассматривается отдельно от истории его правоприменения (Дворкин 2006, гл.5). Учетные записи, такие как предлагаемые Левинсон (1982) находится на другом конце спектра: они отвергают оригинальности и придают большее значение роли инноваций в юридическое толкование. Действительно, Левинсон утверждает, что все США конституционная интерпретация обязательно является творческой из-за радикальных и повсеместная языковая неопределенность в законе. Если такие подходы хотят заявить, что есть стандарты, по которым мы можем судить интерпретации быть лучше или хуже, правильными или неправильными, тогда они должны найти такие стандарты, кроме как в аспекте сохранения интерпретация, как требование, чтобы человек был верен смыслу оригинала, кажется, стирается на таких взглядах.Как было отмечено на в конце подраздела 2.2 выше, некоторые из таких мнений могут потребовать что наша практика бухгалтерского толкования как хороших или плохих, правильный или неправильный непоследователен. Однако есть еще одна возможность: что понятие «правильность» можно спасти, если привязаны к коллективным реакциям соответствующих толкователей сообщество; наши интерпретации верны, когда они согласны в достаточной степени с нашими коллегами-переводчиками, находящимися в таком же положении (см., например, Kripke 1982 и те работы, которые обсуждались в пункт (3) ниже).Некоторые комментаторы налили презирать идею, что такой подход может дать стандарты правильность достойна своего названия. См. Например, Baker & Hacker. 1984, которые утверждают, что позиция Крипке сводится к мнению, что, «Неоправданный удар в темноте не вызывает возражений, пока это сделано в хорошей компании »(Baker and Hacker 1982, 81–82).

(3) Далее, начиная с пункта (2) выше: насколько большую роль играет требование верности судей к оригинальной игре в ограничении юридической интерпретации, и есть ли любые дополнительные ограничения, которые дополняют созданные ограничения необходимостью быть верным оригиналу, который руководит судьями, когда они толковать закон? Например, для Оуэна Фисса (1982), «Дисциплинарные правила» в форме тех стандартов, которые являются составной частью профессии оценивать ограничения предложения на судебное толкование, дополняющее языковые правила, уже ограничивают всех пользователей языка в их попытках понять тексты.По словам Фисса, судьи ограничены как необходимостью быть верными оригинальному юридическому тексту, который они интерпретируют, и дополнительными нормами толкования, которые составляют роль судей (Фисс перечисляет требование о том, что судьи всегда должны обращайтесь к истории при толковании закона как примера «Дисциплинарное правило»). Стэнли критикует точку зрения Фисса Fish (1989), который утверждает, что «дисциплинарные правила» Фисса сами потребуют устного перевода, чтобы судьи узнали что они означают и требуют от них, и, следовательно, не могут предоставить ограничений при судебном толковании.Утверждение Фиша о том, что весь потенциал кандидаты, которые могут ограничить интерпретацию, сами восприимчивость к различным интерпретациям приводит к его утверждая, что тексты или оригиналы вообще не могут сдерживать судей в способ, которым обычно предполагают, поскольку тексты не имеют значения в продвижение частных интерпретаций их. Этот, казалось бы, радикальный неопределенность, однако, обманчива, поскольку, хотя Рыба устраняет ограничения на толкование, предусмотренные юридическими текстами или дополнительными норм судейской профессии, он заменяет их формирование и обучение процессов интерпретации сообщества », которые гарантируют, что«… читатели уже и всегда мыслить в рамках норм, стандартов, критериев доказательства, цели и задачи совместного предприятия », так что« доступные им значения были предварительно выбраны их профессиональными обучение.'(Fish 1989, 133).

(4) Возможно ли общее теории интерпретации. Raz 1996a отвергает возможность два типа общих теорий интерпретации: «Операционные» или рецептурные теории, которые предназначены для направлять судей к правильному решению в рассматриваемом им деле, и теории, которые, хотя и не могут быть направлены на то, чтобы привести судей к правильное решение, тем не менее, утверждаете, что предоставили нам критерии через которые позволяют отличать хорошие интерпретации от плохих и тем самым позволяют нам проверять правильность принятых решений.В соответствии с Раз, теории первого типа невозможны, потому что мораль (к какие средства правовой защиты необходимо использовать в отношении новаторского аспекта правовой интерпретация) не поддается объяснению с помощью «Операционные» теории, то есть «теории, которые дать возможность человеку, чье моральное понимание и суждение вызывают подозрения, прийти к правильным моральным выводам относительно ситуаций, с которыми он может столкнуться консультируясь с теорией ». (Raz 1996a, стр. 21). аналогичные утверждения, сделанные несколькими современными философами-моралистами, например.грамм. Williams 1985; Дэнси 1993). Более того, утверждает Раз, теории, которые призваны рассказать нам, как отличить хорошие интерпретации от плохих также невозможны, потому что по самой своей природе инновации бросают вызов обобщение, так что бесполезно пытаться построить общая теория, которая отличает хорошие интерпретации от плохих как касается перспективного аспекта интерпретации. Должен быть отметил, что (как видно из обсуждений в этой записи как целиком), Raz действительно верит, что можно иметь учетную запись, которая объясняет некоторые аспекты природы и роли интерпретации в юридическое обоснование; в чем он сомневается, так это в том, что возможно иметь определенный вид объяснения интерпретации, а именно счет в форма теории, которая претендует на то, чтобы действовать как рецепт для придумывать хорошие интерпретации или предоставить нам общий учет того, как оценивать интерпретации как хорошие или плохие, правильные или неверно (см. также эссе Raz 2009 12, раздел IX).

Рональд Дворкин, напротив, претендует на то, чтобы предложить судьям общую теория юридического толкования, которую они могут использовать, чтобы направлять свои интерпретирующие действия, и которые, при правильном выполнении, приведут к «единственному правильному ответу» в рассматриваемом им деле (на Тезис Дворкина «один правильный ответ», см. Далее (7) ниже). Для Дворкина это цель всех юридических интерпретация, чтобы «конструктивно интерпретировать» социальное юридической практики, навязывая ей цель, например, «сделать лучший из возможных примеров формы или жанра, к которому это принято принадлежать.'(Дворкин 1986, с. 52). Более конкретная теория которого он считает, что судьи должны следовать в выполнении этого задача — «закон как целостность» — «инструктирует судьям определять законные права и обязанности, насколько это возможно, в отношении предположение, что они были созданы одним автором — персонифицированное сообщество »(см. подразделы 2.5 и 3.4, а также Вход интерпретативистские теории права). Это Следует, однако, отметить, что в то время как общая теория Дворкина устный перевод призван помочь судьям найти правильное решение. ответ в случае, который предстает перед ними, он утверждает, что это не как рецепт в смысле предоставления судьям подробного пошагового ступенчатая программа для правильного принятия судебного решения: «Я не разработал алгоритм для зала суда.Ни один электронный волшебник не мог разработать на основе моих аргументов компьютерную программу, которая вынесет вердикт каждый примет, как только факты дела и текст всех прошлые законы и судебные решения были переданы компьютеру утилизация »(Дворкин 1986, с. 412).

Позиция Дворкина в поддержку теории вызвала критику со стороны самых разных кварталов. Фиш (1989, эссе 4, 5 и 16) утверждает, что «закон как честность »- это не теория, которую судьи могут использовать в качестве руководства для своих интерпретирующие действия, потому что это стратегия, с которой они не могут помочь но применяют на практике, и к которым они всегда и уже совершено просто в силу своего членства в судебных интерпретирующее сообщество.Sunstein 1996 также предостерегает от «Теории высокого уровня», которые Дворкин дает судьям строить и следовать в разрешении дел. Санштейн с подозрением относится к ценность такого теоретизирования на том основании, что «это требует слишком много время и может оказаться ненужным; потому что это может пойти не так, поскольку это действует без привязки к реальным случаям; потому что это часто мешает людям вообще ладить; и потому что вообще теоретизирование может показаться или быть неуважительным, поскольку вынуждает людей без необходимости спорят о своих самых глубоких и определяющих моральных принципах. обязательства.'(Санштейн 1996, стр. 50). Вместо этого Санштейн защищает особую роль «неполно теоретизированных соглашений» в принятие судебных решений. Такие соглашения могут иметь место, если судьи соглашаются. по результатам отдельных дел, даже если они не согласны с тем, по какому общая теория лучше всего объясняет эти результаты, или договоритесь об общем принцип, но не на том, что этот принцип требует в конкретных случаях, или согласовать принцип «среднего уровня» (см. Sunstein 1996, p36), но не согласны как с общей теорией, лежащей в основе этого, так и с частные случаи, подпадающие под это.Sunstein рассматривает не полностью теоретизировали соглашения как жизненно важные для юридической аргументации, потому что они позволяют различные люди, составляющие судебную систему, должны согласовывать результаты на фоне определенных институциональных ограничений такие, как у них, «слабая демократическая родословная и ограниченная способность к установлению фактов »(Sunstein 1996, стр. 6), должна заставить многих решения, принимать их достаточно быстро, проявлять должное уважение, тяжущимся сторонам и друг другу и, насколько это возможно, избегать ошибок. Санштейн представляет веские аргументы в пользу роли не полностью теоретизированных юридических соглашений в целом, указывая на то, что институт таких соглашения — одна из важнейших социальных функций юридической правила, поскольку правила могут позволить согласие перед лицом несогласие, в том смысле, что иногда судьи могут договориться о результатах к делам, регулируемым правилом, в то время как несогласие с правилом обоснование (об этой важной функции правовых норм см. также Raz 2001).

(5) Всегда ли интерпретация что-то, что в некоторой степени уже имеет значение, или интерпретация фундаментальный детерминант значения языковых выражений, например, в юридических текстах. Мармор 1992, 2005 и Stone 1995 отрицают, что интерпретация является фундаментальной определитель значения языковых выражений и утверждают, что, после определенного прочтения замечаний Витгенштейна о следование правилам (а именно способ чтения, предложенный МакДауэллом 1984 г. и Baker and Hacker 1985), мы должны иметь возможность понять значение, например, правовой нормы таким образом, который не требует обращение к интерпретации.Cornell 1992 и Fish 1989 отрицают это, и утверждают, что интерпретация является повсеместной и фундаментальный и неизбежный детерминант смысла, «полностью вниз ‘, во всех случаях. По мнению некоторых теоретиков права по крайней мере, этот момент имеет тесную связь с проблемой лингвистического неопределенность в законе, упомянутая в подразделе 2.1 выше (см., например, Рыба 1989; Корнелл 1992). Те теоретики, которые отстаивают эту интерпретацию является фундаментальным фактором, определяющим значение лингвистических выражения часто утверждают, что такая интерпретация необходима, потому что юридические нормы, выраженные на языке, не имеют определенного значения и следовательно, не могут определить собственное правильное применение; в Джоне По терминологии Макдауэлла, эти правила сами по себе не могут иметь «Нормативный охват.'(Макдауэлл 1984 и 1992). Это существо случае, как следует из этого мышления, интерпретация требуется в чтобы преодолеть разрыв между инертной правовой нормой и ситуации, к которым это применимо. Для этих теоретиков уместное тогда возникает вопрос: как мы узнаем, что одна интерпретация, а не другой соответствует правилу, если само правило не может определить собственное правильное приложение? Как отмечает Витгенштейн в своей замечания о следовании правилам, кажется, что: «Что бы я ни делал согласно некоторой интерпретации соответствует правилу «», так что мы можем «… давать одно толкование за другим; в качестве если бы каждый из них удовлетворил нас хотя бы на мгновение, пока мы не подумали о еще один стоит за ним.’(Витгенштейн 1967, §198 и §201 соответственно). Некоторые теоретики, например Рыба 1989, кажется принять этот потенциальный бесконечный регресс альтернативных интерпретаций правил (см. также пункт (3) выше) и попытаться избегать радикальной лингвистической неопределенности, которая, по-видимому, влечет за собой заменяя стандарты правильности, разграниченные правилами, на процессы кондиционирования и обучения интерпретирующих сообществ. Для теоретики, такие как Мармор (1992 и 2005) и Стоун (1995), которые отрицают, что интерпретация является фундаментальным фактором, определяющим значение лингвистических выражений, вызов Витгенштейна рассматривается как вид reductio ad absurdum , который указывает, что мы имеем заблудились в нашем понимании того, как действуют правила.Такие теоретики стремиться избегать лингвистической неопределенности и отвергать интерпретацию как фундаментальный детерминант смысла, отрицая наличие разрыва который необходимо соединить между усвоением правила и пониманием те действия, которых он требует. Как было отмечено выше, это отрицание обычно происходит через нескептическое прочтение замечаний Витгенштейна. о следовании правилам, в соответствии с предложенным МакДауэллом в 1984 г. и Бейкер и Хакер 1985.

(6) Какие ценности судьи должны пытаться реализовать в юридической интерпретации, и как эти ценности должны быть сбалансированы друг против друга.Одна дискуссия по этому вопросу заключается в том, что между Дворкиным (1986), который отстаивает роль ценности честности в толкуя закон, и те, кто, как Раз (1994a), и Réaume (1989) сомневается в том, что целостность Дворкиниана равна a значение, которое следует преследовать при юридическом толковании. Значение последовательность в юридической аргументации рассматривается далее в Разделе 3 настоящего Вход.

(7) Может ли толкование в юридической привести судей к «единственному правильному ответу» в том, что касается юридических проблема под рукой.Например, Finnis 1987 отрицает возможность толкование в юридической аргументации, чтобы привести судей к единственному правильному ответу в смысле, заявленном в Dworkin 1986 г., из-за повсеместного распространения несоизмеримости критериев, по которым мы предполагается, что одна интерпретация лучше другой. Финнис утверждает ( против Дворкина), что, хотя мы должны стремиться к хорошему ответы и избегать плохих, мы не должны вводить себя в заблуждение мечтают об однозначно правильных ответах на вопросы юридической интерпретация, поскольку это обязывает нас к «утилитаризму самое глубокое и ошибочное предположение: предположение соизмеримость основных благ и, следовательно, положения дел которые их экземпляры.'(Финнис, 1987, с. 375). Дворкин (1986 & 1991) твердо придерживается тезиса об одном правильном ответе, хотя следует отметить, что в главе 11 Дворкина 1986 года он делает Дело в том, что в каком-то смысле могут быть разные «правильные» ответы »для разных переводчиков:« Для каждого маршрута, который Геракл перешел от этой общей концепции к частному вердикту: другой юрист или судья, начавший с той же концепции, найдет другой маршрут и заканчиваются в другом месте, так как несколько судей в наших случаях выборки сделали.Он бы закончил иначе, потому что он проститься с Гераклом, следуя его собственным огням, на каком-то ответвлении рано или поздно в аргументе ». (Дворкин, 1986, п. 412). Раз 2009 утверждает, что толковательный плюрализм является основным особенность концепции интерпретации в нашем понимании, то есть может быть несколько разных и несовместимых интерпретации одного и того же объекта, и все они могут быть хорошими.

2.5 Толкование: желательно или необходимо? или почему юридическое обоснование толкует?

Рассмотренные выше точки разногласий говорят о разных точках зрения. относительно того, как судьи должны толковать закон, и как мы должны понимать их деятельность.Однако такие опасения не вызывают непосредственно ответить на важный вопрос, есть ли что-то о природе закона, которая делает его желательным или необходимым такое толкование должно играть роль в юридической аргументации в первую очередь место. Другими словами: почему юридическая аргументация вообще интерпретируема?

Raz 1996c утверждает, что хотя некоторые юридические интерпретация варьируется в зависимости от времени и места, есть и другие особенности, которые обязательно проявляются в правовом толковании в связи с природа самого права.Пока мы можем спорить о желательности условности интерпретации, попадающие в первую категорию (например, мы может рассмотреть ценность разрешения работы ученых-юристов, или записи парламентских дебатов, которые могут быть использованы для интерпретации конкретной юрисдикции), последняя категория функций не оставляет нам пространство для маневра: суды не могут не прибегать к ним в толкование закона. По словам Раза, отводя ограниченную роль намерения законодателей в толковании законодательства — одно такая необходимая особенность юридического толкования.Он утверждает, что это просто часть нашего мышления о законодательных учреждениях, которые их процедуры и режимы работы разработаны таким образом, чтобы законодатели должны принять закон, который они намереваются принять. Предполагать в противном случае, утверждает Раз, означает сделать непонятными любые возможные обоснование наделения этих институтов законотворческими полномочиями. Поэтому, когда судьи приходят интерпретировать решения законодательные учреждения, они должны сделать так, чтобы закон таким образом Интерпретация отражает намерения тех, кто ее сделал.

Может показаться, что эти соображения в основном относятся к проблеме как мы должны толковать аспекты закона. Однако причины, по которым важно обращать внимание на намерения правотворческие институты, когда мы толкуем закон, также предоставляют нам Ответ Раза на вопрос, почему юридическая аргументация является интерпретируемой в все. Обращаем внимание на намерения законотворческих институтов потому что важно установить, какие правовые нормы институты легли, и что они означают.В свою очередь, это важно установить наличие и смысл установленных правовых норм вниз законотворческими учреждениями из-за якобы закона авторитетный характер. По мнению Раза, юридические институты заявляют, что выражают обязательные и авторитетные суждения относительно того, что должно быть сделано которые разработаны, чтобы позволить людям лучше подчиняться разуму, если они следовать решениям власти, чем если бы они пытались следовать этим другие причины, которые относятся к ним напрямую (см. Раз, 1994, гл.10). В разрешая дела в соответствии с законом, тогда мы обязаны попытаться для установления существования и значения любого якобы авторитетно обязательные правовые нормы, которые имеют отношение к рассматриваемой ситуации, и мы делаем это, интерпретируя решения законодательных органов в соответствии с намерения этих институтов при принятии рассматриваемых решений.Таким образом, для Раза авторитетный характер закона объясняет, почему юридическое обоснование является интерпретирующим, тогда как, например, моральное рассуждение не является. Право, в отличие от морали, происходит из социальных источников (о роли социальные источники в понимании права, см. Raz 1979 и статью о правовой позитивизм), из учреждений издавая якобы авторитетные директивы, которые утверждают, что выражают обязательное суждение о том, что должно быть сделано. Часть нашей задачи в рассуждения о законе, таким образом, заключаются в установлении существования и значения этих директив, и для этого мы должны интерпретировать решения законодательных органов в соответствии с намерениями законодателей, чтобы попытаться установить содержание и смысл закона, который они намеревались принять (см. также Raz 1996a и 1996b).

Интересно сравнить позицию Раза относительно причин, по которым юридические рассуждения обязательно интерпретируются взглядами Рональда Дворкина на Эта тема. Вместо того, чтобы основываться на мнении, что при установлении содержание и смысл закона, мы должны обратиться к авторитетным социальных источников, утверждение Дворкина о том, что юридическое обоснование обязательно толкование опирается на закон, который прямо отвергает разианское понимание права как основанного на источниках. Согласно Дворкину, мнение о том, что право должно быть идентифицировано ссылкой на авторитетные социальные источники дают крайне неадекватный отчет о аргументированный характер юридической практики, а также характер и глубина разногласия внутри него (см. Дворкин 1986 гл.1). Он утверждает, что адекватный учет этих особенностей юридической практики может быть получен только когда мы понимаем, что закон является интерпретирующим понятием, т. е. что он социальная практика, в которой определенная интерпретирующая установка заняла держать. Рассматриваемая установка состоит из двух компонентов: предположения что практика не просто существует, но имеет цель или смысл, и дальнейшее предположение, что правила практики не обязательно то, чем они всегда считались, а скорее чувствительны к своей точке зрения и могут быть пересмотрены (Dworkin 1986 гл.2; также запись на интерпретативистские теории права). Таким образом, для Дворкина это особенности социальной практики. закона: участники этой практики спорят и расходятся во мнениях по поводу того, что лучшая интерпретация правил практики в свете его суть, которая диктует, что юридическое обоснование обязательно толковательный. Как только интерпретативная установка закрепится среди участники социальной практики, единственный способ понять это адекватно делать то, что делают участники этой практики: i.е. присоединиться практики и делать такие же толковательные утверждения относительно суть практики и каковы ее правила в свете этот момент, как они это делают. Для Дворкина это справедливо для деятельность судей и теоретиков права: любой, кто рассуждает о закон должен рассматривать это как толковательную социальную практику и предлагать интерпретации того, что для этого требуется, в свете цели или точку, которую они ему присваивают.

Как отмечали несколько комментаторов (см. Kress 1984; Marmor 1992; Raz 1994a), теории когерентности, долгое время оказавшие влияние на другие области философия (см., например, записи на теория согласованности истины а также когерентистские теории эпистемологического обоснования) в последнее время проникли в философию права (для общего обзора теории согласованности в праве, который также рассматривает их в контексте теории согласованности истины, обоснованной веры, этики и справедливости, см. Кресс 1996).Хотя эту миграцию можно частично отнести к частое влияние общего философского климата на интеллектуальные погодные системы юриспруденции, а также имеет смысл спросить, есть ли что-то в природе закона что делает его особенно подходящим для объяснения через связность учетные записи. Например, те комментаторы, которые смотрят на книгу Рональда Дворкина Теория права как целостность и согласованность, кажется, отвечает утвердительный вопрос (см., например, Kress 1984; Hurley 1989): согласованность в смысле интерпретации закона как говорения с одним голос, как того требует целостность, — это ценность, которая должна иметь особое значение в правовой сфере с точки зрения роли, которую он должен играть в руководстве судей, пытающихся толковать закон правильно.Также было отмечено, что такие особенности закона, как доктрина прецедента, аргументы по аналогии и требование что подобные случаи можно рассматривать одинаково, особенно освещается каким-то объяснением связности. (См. Kress 1984. Раз 1994а отмечает здесь искушение, но утверждает, что есть ничего неотъемлемого от аргументов по аналогии или требования, чтобы подобные случаи должны рассматриваться одинаково, что требует их понимания в сроки согласования судебного решения.О роли аргументов по аналогии с юридической аргументацией в более общем смысле, см. Weinreb 2005, и также запись прецедент и аналогия в юридической аргументации.) Более того, идея согласованности как особого достоинства интерпретация в юридическом обосновании играет важную роль в работе нескольких основных континентальных философов права (см., например, Печеник 1989; Алексий 1989; Аарнио 1987; Alexy & Peczenik 1990).

В следующем обсуждении делается попытка изучить некоторые из этих вопросов. относительно того, имеют ли соображения согласованности и почему важную роль в понимании права.Поскольку эта запись стремится осветить роль последовательности в юридической аргументации, акцент здесь на счетах согласованности судебного решения и на изучении роли какая последовательность играет в рассуждениях судов о том, как разрешать дела в соответствии с законом. В связи с этим в этой части статьи обсуждаются юридические рассуждения в смысле, изложенном в формулировке (б) в Разделе 1 («Что Имеют ли в виду теоретики права под «юридическим обоснованием»? «), Т.е. исходя из содержания действующего закона по данному вопросу к решение, которое суд должен принять по делу, касающемуся этого вопроса что предшествует этому.

3.1 Что представляет собой согласованность?

При рассмотрении роли согласованность в юридических рассуждениях: какова природа согласованности отношения, которые присутствуют в согласованных отчетах о судебном решении, и какие роль играет ли последовательность в объяснении или оправдании судебных решений в таких аккаунтах?

Среди теоретиков права, интересующихся ролью последовательность в юридических рассуждениях, есть общее согласие, что Рассматриваемая согласованность должна быть больше, чем логическая последовательность среди предложений (см. Kress 1984; MacCormick 1984; Marmor 1992 & 2005; Alexy & Peczenik 1990), и это не ясно из много согласованности объясняет именно то, что это нечто большее (см. Kress 1984; Peczenik 1989; Marmor 1992).MacCormick 1984 просмотров согласованность с точки зрения единства принципов в правовой системе, что согласованность набора правовых норм состоит в том, что они связаны либо в силу того, что являются реализацией какой-то общей ценности или ценностей, или в силу выполнения какого-либо общего принципа или принципы. Раз 1994a также характеризует последовательность закона с точки зрения единство принципа. По его мнению, более унифицированный набор принципы, лежащие в основе тех судебных решений и законодательных актов, которые составляют закон, тем более логичный закон.

Другие авторы пытались дать более формальное определение: например, минимально согласованная правовая система (см. Levenbook 1984) или иначе конкретизировать более детально критерии согласованность. Алексий и Печеник 1990 определяют согласованность с точки зрения степень приближения к идеальной поддерживающей структуре, демонстрируемой набор предложений и перечислить десять критериев, по которым Определенная таким образом согласованность может быть оценена (критерии: (1) количество поддерживающих отношений, (2) продолжительность поддерживающих отношений цепи, (3) прочность опоры, (4) связи между поддерживающие цепочки, (5) приоритеты между причинами, (6) взаимные обоснование, (7) общность, (8) концептуальные перекрестные связи, (9) количество случаев, охватываемых теорией, и (10) разнообразие сфер жизни к которому применима теория).Такой подход вызывает у многих вопросы, например, как эти различные критерии согласованности должны быть взвешены и уравновешены друг с другом, и всегда ли в случае, если операция взвешивания приведет к полному ранжированию данные наборы предложений как более или менее последовательные, чем каждый другое, так что, сталкиваясь с такими конкурирующими наборами, всегда возможно найти наиболее последовательный набор утверждений в соответствии с десять критериев. Алексий и Печеник признают, что взвешивание и балансировка критерии согласованности будут сложным вопросом, но, похоже, предполагаем, что всегда можно будет установить, какой из них наиболее связный из соперничающих наборов предложений.

Дальнейшая характеристика той согласованности, которая должна быть юридическое обоснование можно найти в работе Рональда Дворкина. Много авторы считают, что рассказ Дворкина о честности при вынесении судебного решения пример счета согласованности. (См. Hurley 1989 и 1990; Marmor 1992 и 2005. Кресс 1984, хотя писавший до Дворкина полностью разработал свой взгляд на закон как на целостность, а также рассматривает Дворкина как предлагая отчет о согласованности судебного решения. Raz 1994a оспаривает идея о том, что закон Дворкина следует понимать как последовательность учетная запись.) С этой точки зрения судьи должны попытаться осознать ценность последовательность в судебных решениях путем толкования закона как «Говорить в один голос», т.е. они должны указывать законные права и обязанности на том основании, что все они были созданы одним автор, олицетворенное сообщество.

3.2 Согласованность чего?

Следующие вопросы, которые необходимо рассмотреть: (1) что должно быть согласовано в согласованность объясняет юридическое обоснование и (2) согласованность роли играет в объяснение или оправдание судебных решений по таким счетам.Относительно вопроса о том, что должно быть согласовано объяснения юридических аргументов, Raz 1994a утверждает, что согласованность учетные записи, когда они применяются к закону, требуют «основы» или то, что нужно сделать связным, что отличается по характеру некоторые важные аспекты из той базы, которая отличается согласованностью счета в других областях философии. Раз указывает, что пока В отчетах о согласованности обоснованных убеждений принимается убеждение каждого человека как их «основа» или как то, что должно быть согласовано, объяснения согласованности закона не могут быть личностно-относительными таким образом, на боль из-за того, что не предложит счет, связанный с конкретным реальность права в рассматриваемой юрисдикции.Раза утверждается, что закон данной юрисдикции не меняется в зависимости от убеждений тех, кто ему подвержен, и, по его мнению, этот закон Таким образом, цель означает, что должна быть общая база, на которую рассматриваются вопросы согласованности в законе. Его предложение по этому поводу в том, что слаженность счетов в законе принимает судебные решения и законодательные и нормативные акты в качестве их основы, и считают закон совокупностью принципы, которые наиболее логично объясняют эту основу. Раз дальше различает объяснения согласованности закона и счета согласованности судебного решения.Существенное различие между ними — этап на какие соображения согласованности вступают в игру. В случае согласованность закона, все то, что есть закон , — это определяется путем применения теста на согласованность этих судебных решений и законодательные и нормативные акты данной юрисдикции. Согласованность Однако при рассмотрении судебного решения признается, что капризы политики и влияние политических соображений на законодательные и судебные решения делают маловероятным, что устоявшийся закон юрисдикция будет демонстрировать в значительной степени согласованность.Это так, если мы будем применять учет согласованности, чтобы определить, как судьи должен разрешать дела в соответствии с законом (юридическое обоснование в смысле (b)), тогда мы должны принять независимый от когерентности тест, чтобы идентифицировать сначала установил закон юрисдикции, а затем внесет соображения согласованности на более позднем этапе и считают, что суды должны принять это исход дела, которому благоприятствует наиболее последовательный набор предложения, которые были оправданы установленными правилами системы, оправдывал бы их.

Маккормик 1984 придерживается аналогичного взгляда на роль, согласованность которой может играть в судебном процессе и дает представление о том, как мы можем думать о связях между толкованием и последовательностью юридических рассуждений. По словам Маккормика, при разрешении дела в соответствии с законом суды следует прежде всего толковать существующий закон, чтобы установить последовательного взгляда на какую-либо отрасль права, и они должны делать это путем показывая, как эта отрасль права оправдана в соответствии с некоторыми последовательными набор принципов или ценностей, лежащих в его основе.Тогда суд должен использовать этот взгляд на закон для обоснования своего решения в новом деле что предшествует этому. Таким образом, при таком подходе, как только суды установят что такое установленный закон, они должны толковать закон при его применении к новому делу так, чтобы их решение соответствовало большинству последовательный отчет, который оправдывает этот установленный закон.

3.3 Последовательность юридических рассуждений: необходимо, достаточно или желательно?

После того, как была принята позиция о природе отношения когерентности в судебной практики, многие дополнительные вопросы, касающиеся роли, которая соображения согласованности должны сыграть в юридической аргументации дошли до перед.Один из важных вопросов заключается в том, насколько много внимания следует уделять о последовательности в обосновании судебного решения. Выставляет некоторые степень соответствия действующему законодательству необходимое требование какое-либо обоснованное судебное решение? Является ли это одновременно необходимым и достаточным требование, так что учет роли согласованности в судебное решение дает нам полное объяснение того, как судьи должен решать дела в соответствии с законом? Или скорее согласованность считается желательной чертой принятия судебных решений, но которые могут быть отменены другими соображениями в некоторых обстоятельства?

На этом этапе обсуждения можно выделить некоторые дальнейшие возможные связи между двумя концепциями, с которыми эта запись касается, а именно интерпретации и согласованности.Если мы будем придерживаться этого юридическое обоснование в смысле (b), а именно рассуждение из содержания закон о результате, который судьи должны принять по рассматриваемому им делу, является полностью (Dworkin 1986) или в основном (Raz 1996a) интерпретирующий, тогда мы можем переформулируйте некоторые из поднятых выше вопросов относительно того, сколько акцент должен быть сделан на согласованности судебного решения с точки зрения в какой степени, толкуя закон, мы должны толковать его в таким образом, чтобы осознать ценность последовательности в судебных решениях.Так, например, согласованность — единственное желание, которым следует руководствоваться. судьи в толковании закона, или это просто одна из особенностей успешна такая интерпретация, и, тем более, нужна ли она функция, или та, которая, хотя и желательна, может быть отменена конкурирующие ценности, которые судьи также должны попытаться реализовать в толкование закона?

Levenbook 1984 утверждает, что это необходимое условие для судебное решение должно быть юридически обоснованным, что оно согласуется с некоторыми часть установленного закона.Она противопоставляет свое понимание этого требование с тем, которое было принято Маккормиком 1978 г. Levenbook, в то время как МакКормик также придерживается этой минимальной согласованности с некоторыми часть установленного закона является необходимым условием судебного решение является оправданным, он, тем не менее, утверждает, что до тех пор, пока этот минимальный стандарт соблюден, дальнейшие соображения согласованности, которые также имеют отношение к решению, могут быть отклонены по консеквенциалисту основания. По мнению Левенбука, такой подход тоже дает согласованность. скромная роль в юридических рассуждениях; когда-то очень минимальный требование согласованности выполнено, это значение слишком легко изменить с помощью другие соображения.Левенбук находит этот отчет о судебном решении вызывает беспокойство, потому что, по ее мнению, он не воздает должное судьям. ответственность быть верным ранее существовавшему закону, ответственность что ставит судебную систему в совершенно иную ситуацию, чем законодательный орган, когда дело доходит до вопроса о том, как закон должен быть развитый. Она утверждает, что судья, который в пределах разрешенных он по закону принимает решение, которое по моральным соображениям лучше, чем тот, который демонстрирует большее соответствие тенденции или духу действующий закон допустил ошибку и принял юридически необоснованную решение.Levenbook очень лаконично фокусируется на дилемме, которая решает должны противостоять при принятии решения о том, сколько веса следует приложить соображения согласованности в судебных решениях: следует ли судьям всегда принять исход к случаю, который лучше всего согласуется с ранее существовавшими закона, или могут ли они когда-либо быть оправданы в принятии результата, который менее логично, но желательно с моральной точки зрения? Это способ сосредоточить внимание на дилемме, которая судьи могут столкнуться с еще одним важным аспектом согласованности в юридическое обоснование, а именно то, что наделение существенной роли соображениям согласованности заключается в том, чтобы уделять значительное внимание ретроспективным аспект судебного решения, поскольку такой подход может потребовать от судей разместить большую ценность в том, чтобы придерживаться того, что было раньше, чем в том, чтобы делать что в противном случае было бы правильным с моральной точки зрения.

Раз (1994a), который утверждает, что последовательность юридических рассуждений иногда желательно, но определенно несостоятельно, по сути, ставит та же дилемма, но, кажется, возлагает бремя доказывания на тех, кто другой рог этого. То есть Раз не спрашивает, как это могло быть оправдано отклонение судей от тенденции действующего закона в чтобы принять менее последовательный, но в остальном нравственно предпочтительный решение, а, скорее, почему судьи должны отклоняться от того, что в противном случае морально лучшее решение рассматриваемого им дела на основании согласованность? Бремя доказывания важно, потому что точка зрения Раза кажется, что аргументы в пользу сильной роли согласованности в юридические доводы слишком легко проходят или слишком легко принимаются в качестве положение по умолчанию, возможно, из-за того, что рассуждения по аналогии является общей чертой многих правовых систем и, кажется, поддается быть охарактеризованными в терминах связности, так что факты говорят в пользу сами в пользу вывода о том, что соображения согласованности играют особую роль в юридической аргументации.Указывая, что рассуждение по аналогии не является необходимым фактом жизни во всех юридических системы, и что даже там, где она есть, по-прежнему необходимо дать объяснение обоснования аргументов по аналогии, и связь между такими аргументами и последовательностью объяснений судебного решения, Раз стремится переложить бремя доказывания на тех, кто чемпионская согласованность. Если судьям иногда приходится отклоняться от того, что в противном случае быть, согласно закону, морально лучшим исходом дела перед ними по соображениям согласованности, значит, утверждает Раз, мы нуждаемся в убедительного положительного аргумента, почему так должно быть.

3.4 Почему последовательность должна играть роль в юридическом обосновании?

Один из таких аргументов можно найти в пункте, уже упомянутом в выше, то есть судьи находятся в другом положении, чем законодатели, когда дело доходит до решения, каким должен быть закон развитый. Раз (1979 и 1994a) утверждает, что, столкнувшись с выбором, принятия (согласно закону) наилучшего с моральной точки зрения исхода дела по исход, который лучше согласуется с установленным законом, суды должны имейте в виду, что если они выберут предыдущий маршрут, то некоторые могут возникнуть проблемные последствия, такие как то, что они могут противоречивые правила, отражающие противоречивые социальные и экономические цели в закон и, следовательно, создают значительный диссонанс с с учетом существующих правовых доктрин в данной области права.Такой последствиям не нужно собак законодательных попыток развить закон в путь, который отклоняется от доктринального прошлого, потому что законодательные институты имеют право сметать прошлое, вводя новые законодательства, и сделать это таким образом, чтобы радикально реформировать всю область права одним махом. Суды, напротив, могут только принимать решения по вопросам, возникающим в рассматриваемом им деле, и значительно меньше возможностей заняться радикальной реформой закона. Эти факторы означают, что судебная реформа закона всегда будет частичный характер, и, как было отмечено выше, такая частичная реформа приносит с этим возможность внесения диссонанса и конфликта в закон тем временем.Это может быть одной из причин, почему иногда суды следует уделять больше внимания соображениям согласованности с ранее существовавший закон при рассмотрении дел, которые передаются им, а не нанесение удара в направлении (хотя и предпочтительном с моральной точки зрения), которое хуже согласуется с установленным законом.

На счет Дворкина о судебном решении — по крайней мере, когда этот счет понимается как учет согласованности (см. подраздел 3.1 выше) — мы найти другой ответ на вопрос, почему согласованность особую роль в правовом обосновании.Как было отмечено в подразделе 2.4, для Дворкина при рассмотрении дел судьи должны стремиться конструктивно толковать закон, т.е. навязывать ему цель, чтобы сделать из этого наилучший пример формы или жанра, к которому он считается принадлежащим ему (см. Дворкин 1986, главы 2 и 3, а также запись на интерпретативистские теории права). Для Дворкина форма или жанр закона заключается в обеспечении убедительное оправдание применения государственного принуждения (см. Dworkin 1986, passim ;), и, как он считает, что как судьи, так и теоретики права занимаются конструктивными интерпретации (см. Dworkin 1986, p90), Дворкин далее утверждает, что любой адекватный юридический анализ права должен объяснять, как принимает как закон дает общее оправдание для осуществления принудительная сила государства (обсуждение этого вопроса см. в Dickson 2001, гл.5 и 6, Dickson 2004 и ср. запись на интерпретативистские теории права). В Империя Закона , Дворкин утверждает, что такое оправдание лучше всего может быть предоставлено, когда закон рассматривается как организованный и последовательный голос того, что он называет «Принципиальное сообщество», то есть сообщество, члены которого признают, что их судьбы связаны в силу того, что их права и обязанности регулируются общими принципами. Таким образом, для Дворкин, мы должны интерпретировать закон как последовательный, в смысле слова. в один голос, потому что, поступая так, мы понимаем закон как голос принципиальное сообщество, способное обеспечить общее оправдание для осуществления государственного принуждения (см. Дворкин 1986).

Некоторые теоретики не так озабочены предоставлением «Специфическое для закона» объяснение того, почему согласованность важную роль в юридической аргументации. Например, хотя признавая, что можно сказать гораздо больше о том, что В отличие от юридических рассуждений, Херли 1990 в основном довольствуется тем, что изучить последствия для юридической аргументации, вытекающие из когерентистское изложение общих практических рассуждений, которое она супруги.

3.5 Последовательность юридических рассуждений: глобальная или локальная?

При рассмотрении роли последовательности в юридической аргументации последний момент: Следует упомянуть о том, какая часть закона должна быть согласована согласно различным юридическим отчетам о предоставлении роли соображения согласованности.Мы говорим о глобальной согласованности, такой что судьи должны стремиться принимать судебные решения, соответствующие в некоторой степени с установленным законом всей правовой системы, или должен согласованность, которую мы ищем, должна быть более локальной по своей природе, например согласованность с отдельные отрасли или области права?

Levenbook 1984 является сторонником локальной согласованности и критикует те, кто, как Сарториус (1968 и 1971) и Дворкин (1977, и, хотя на момент публикации статьи Левенбука еще не написано, Дворкин 1986), считают, что оправданными судебными решениями являются те, которые лучше всего соответствовать закону в целом.По данным Levenbook, чемпионы глобальная согласованность игнорирует тот факт, что иногда юридически оправданный решение поддерживается принципами которые характерны для одной области или отрасли права, но соответствующие принципы существенно отличаются от и, следовательно, не согласуются хорошо с принципами из других отраслей права. На этой линии мышление, судебное решение, которое лучше всего согласуется с принципами лежащая в основе какой-либо конкретной области права, может не привести к увеличению согласованность всей системы права.Теоретики глобальной когерентности вполне может быть побежден отвергнуть такое решение и считать, что альтернативное решение, которое хорошо согласуется с общей системой права, но то, что локально усиливает некогерентность, тем более оправдано, для Левенбука — хороший повод отвергнуть их теории: она утверждает, что что любой правдоподобный отчет о судебном решении должен оставлять место для вида «согласованности в конкретных областях», которая, по ее мнению, необходимо в случае закона. Raz 1994a также побеждает на местном уровне. глобальная согласованность судебных решений, и его аргумент, упомянутый в предыдущий раздел, касающийся ограничений реформаторской роли суды, и то, как это иногда говорит в пользу последовательность, играющая роль в принятии судебных решений, предназначена для поддерживать только локальную согласованность.Печеник 1994 утверждает, что в то время как гол доктринального толкования, проводимого учеными-юристами (которую он называет «юридической догматикой») заключается в установлении единство всей правовой системы, судебное толкование предпринимаемые судьями имеют гораздо более местный характер, поскольку это касается просто с нормами, применимыми к рассматриваемому делу, и потому что последовательное толкование этих норм может снизить их согласованность с другими правовыми нормами.

Хотя, как отмечает Levenbook 1984, оценка Дворкина целостности в судебное решение требует, чтобы судьи пытались рассматривать правовую систему как в целом, демонстрируя связность и говорящего одним голосом на толкуя закон, Дворкин также признает, что разделение на разные отрасли или области права является неоспоримая особенность юридической практики, и он соответственно пытается интегрировать это в его видение судебной целостности.Он так делает через его доктрину о локальном приоритете в интерпретации, то есть о том, что если данный принцип, оправдывающий судебное решение, совершенно не подходит хорошо с областью права, дело которой классифицируется как падающее ниже, то это резко препятствует разрешению дела в в соответствии с этим принципом, как бы хорошо ни толкование согласуется с другими областями права (см. Dworkin 1986, гл. 7). Однако из-за сильной тяги к глобальной согласованности в закон как целостность — выраженный в утверждении Дворкина, что это необходимо стремиться рассматривать правовую систему в целом как говорящую в один голос, голос подлинного политического сообщества, в чтобы закон можно было рассматривать как оправдание государственного принуждения — Существующее разделение закона на отдельные части не является необратимым, учитывая для судей, решающих дела, скорее, это тоже то, что подлежит дворкинскому процессу конструктивного толкования.Этот он утверждает, что, будучи таковым, когда разделение закона не отслеживать широко распространенные принципы ведения бухгалтерского учета текущие классификационные границы важны, тогда доктрина местному приоритету должно быть уделено гораздо меньше сил. Действительно, где есть серьезное несоответствие между текущим разделением и фактическим взгляды на соответствующие сходства и различия между отраслями права удерживаемых теми, на кого распространяется действие закона, судьи могли бы полностью отказаться от доктрины местного приоритета и предпринять радикальная реформа некоторых юридических факультетов с целью их согласования лучше с другими, или даже стереть все предполагаемые границы между отдельными отраслями права при толковании закона и применяя его к новым случаям.

: Гражданский кодекс :: Кодекс Калифорнии 2010 года :: Кодекс Калифорнии :: Кодексы и законы США :: Законодательство США :: Justia

ГРАЖДАНСКИЙ КОДЕКС
РАЗДЕЛ 3509-3548



3509. Изложенные ниже максимы юриспруденции:
с целью не квалифицировать какое-либо из вышеперечисленных положений настоящего Кодекса,
но чтобы помочь в их справедливом применении.



3510. Когда причина правила исчезает, исчезает и само правило.



3511. Если причина одна, должно быть то же правило.3512. Один не должен изменять своей цели ради причинения вреда другому.



3513. Любой может отказаться от преимущества закона, предназначенного исключительно для
его выгода. Но закон, установленный на общественных началах, не может быть
нарушается частным соглашением.



3514. Человек должен использовать свои права так, чтобы не нарушать
права другого.



3515. Тот, кто соглашается на действие, не подвергается несправедливости.



3516. Ошибочное согласие лишает права возражать против
Это.


3517. Никто не может воспользоваться своей ошибкой.3518. Тот, кто обманным путем лишился вещи, может
относиться к нему так, как если бы он все еще владел.



3519. Тот, кто может и не запрещает то, что делается на его
от имени, считается заказавшим его.



3520. Никто не должен страдать из-за действий другого.



3521. Тот, кто пользуется благом, должен нести бремя.



3522. Предполагается, что тот, кто дарует вещь, дарует и то, что
необходимо для его использования.



3523. Для каждого зла есть лекарство.



3524. Между теми, кто одинаково прав или одинаково прав
неправильно, закон не вмешивается.3525. Из всех равных прав предпочтительнее самое раннее.



3526. Ни один человек не несет ответственности за то, что никто не может контролировать.



3527. Закон помогает бдительным перед спящими на своих
прав.


3528. Закон уважает форму меньше, чем сущность.



3529. То, что должно было быть сделано, считается совершенным,
в пользу того, кому, и против того, от кого исполнение
в связи.


3530. То, что кажется несуществующим, следует рассматривать как если бы
его не существовало.



3531.Закон никогда не требует невозможного.



3532. Закон не требует и не требует праздных действий.



3533. Закон не учитывает мелочи.



3534. Частные выражения квалифицируют общие выражения.



3535. Современная экспозиция в целом лучшая.



3536. Чем больше вмещается, тем меньше.



3537. Избыточность не портит.



3538. Несомненно, что можно удостовериться.



3539. Время не подтверждает недействительность акта.



3540. Инцидент следует за принципалом, а не за принципалом
инцидент.3541. Интерпретация, дающая эффект, предпочтительнее
что делает недействительным.



3542. Толкование должно быть разумным.



3543. Если один из двух невиновных должен пострадать в результате
в-третьих, тот, по чьей неосторожности это произошло, должен быть пострадавшим.



3545. Частные сделки являются справедливыми и регулярными.



3546. Все происходит в соответствии с обычным течением природы и
обычные жизненные привычки.



3547. Вещь продолжает существовать, как обычно, с вещами
та природа.3548. Закон соблюден.

 

Заявление об отказе от ответственности: Эти коды могут быть не самой последней версией. Калифорния может располагать более актуальной или точной информацией. Мы не даем никаких гарантий относительно точности, полноты или адекватности информации, содержащейся на этом сайте, или информации, на которую есть ссылки на государственном сайте. Пожалуйста, проверьте официальные источники.

Пределы теоретических разногласий в юриспруденции

Таким образом, вопрос о пределах права или его толковании — это вопрос о том, какие причины допустимы в юридическом дискурсе — в целом или в контексте применения и толкования закона.Шауэр справедливо определяет проблему пределов права как одну из существенных проблем общей юриспруденции [48]. Шауэр анализирует «тезис ограниченной области», а именно:

утверждение о том, что в большинстве передовых правовых систем существует значительное количество действующих в иных отношениях социальных норм или других достоверных источников решений, которое закон не принимает. Если право — это ограниченная область принятия решений, аргументы, допустимые в других и более крупных областях, становятся недопустимыми в законе.[48: 1914–15]

Шауэр не рассматривает вопрос об ограниченной области права как чисто концептуальный вопрос. Он также выступает против сужения идеи такой области до области норм и аргументов. Он пишет, что «гипотеза ограниченной области касается всего диапазона входных данных для принятия решений, а не только норм, правил или аргументов» [48: 1917]. Этот подход кажется правильным, поскольку в наших терминах «исходные данные» — это просто «причины». Обратите внимание, однако, что у кого-то может быть много причин рассматривать что-то как юридическую норму , обязательство, обязанность и т. Д.Существует множество причин, которые могут быть встроены в «паутину убеждений» практикующих юристов. Некоторые из этих причин являются концептуальными, некоторые — эмпирическими или фактическими, некоторые — описательными, а некоторые — нормативными. Основной вопрос, который должен разрешить закон, является практическим — что должен делать , — и решение о конкретном юридическом обязательстве может быть оправдано ссылкой на такие причины. В этом контексте идея о том, что право является ограниченной областью, позволяет ограничить круг соображений и связанных причин, которые будут влиять на «юридические» суждения и решения.

Принимая за основу всестороннее принятие решений, гипотеза ограниченной области утверждает, что значительное количество соображений, которые могут быть доступны во всесторонне продуманных областях принятия решений, недоступны для закона. [48: 1930]

Эта идея, по-видимому, тесно связана со старой идеей о том, что основная функция правил в целом состоит в том, чтобы исключить длительные обсуждения и дать субъектам четкие указания относительно того, как они должны себя вести [41: 59].Тем не менее, Шауэр признает, что различие между законом и не-законом — или, говоря его словами, «дифференциация правовых сфер от других областей принятия решений» — необходимо не только для дифференциации источников принятия решений. Таким образом, он признает, что помимо концептуальной дифференциации между различными юридическими и неправовыми видами источников, может существовать своего рода процедурная дифференциация , относящаяся к механизмам принятия решений . Footnote 6

Другой способ дифференциации, кажется, согласуется с общей идеей о том, что определение источников права и их толкование — это две разные вещи. Однако оба средства дифференциации — дифференциация источников и дифференциация процедур , примененных к этим источникам — уходят корнями в одну и ту же идею. Судья, который, говоря словами Джеймса, «с учетом предыдущего закона и нового дела […] превращает их в новый закон» [23: 116; ср.57: 126] может обосновать свое решение только ссылкой на причины, которые признаны «юридическими причинами» либо с точки зрения источника, либо с точки зрения процедуры. Можно различать концептуальные юридические причины, связанные с , в частности, , с идентификацией и проверкой достоверности юридических источников , и другие типы процессуальных причин, направленных на работу с установленными источниками. Причины толкования, поддерживаемые идеей двух типов правил толкования права, упомянутых выше, являются хорошим примером.

Серьезным вызовом «тезису ограниченной предметной области» в обеих версиях, будь то концептуальная в отношении источников или процедурная в отношении процесса интерпретации, является отсутствие общего согласия между учеными-юристами и практикующими юристами в отношении объем допустимых причин. Одно дело согласиться с тем, что закон должен иметь какие-то границы; Другое дело — согласиться с тем, что это за границы. Ответ на этот вопрос является предметом философско-институциональных противоречий.Такие споры могут возникать повсюду, в любой юрисдикции, поскольку они имеют общий корень: народная «теория» права, состоящая из различных банальностей о законе и институтах; мы вернемся к этому вопросу ниже. Народная интуиция о том, что у права есть пределы, всегда была центральной банальностью, лежащей в основе любого позитивистского подхода к праву, даже несмотря на то, что она противоречила другой тривиальной идее, а именно, что закон по сути является дискурсивной, аргументированной и, следовательно, агонистической практикой [36].

Дворкин также в основном ссылался на интуицию, что закон имеет пределы, когда он развивал идею «теоретического несогласия» в законе.Его различие между эмпирическими и теоретическими разногласиями в настоящее время служит основной отправной точкой для многих общих юридических предприятий. «Эмпирические» споры возникают, когда судьи соглашаются на основании закона, но расходятся во мнениях относительно того, удовлетворены ли эти основания в конкретном деле. Footnote 7 Однако можно сформулировать, как такие основания выбираются и обосновываются в первую очередь. Известно, что Дворкин утверждал, что «теоретические» разногласия относительно правильного выбора «оснований права» Footnote 8 являются центральной чертой юридической практики [8, cf.27: 1220]. Теоретические разногласия обычно рассматриваются как реальное явление — ставится под сомнение только их масштаб. Хартианские позитивисты обычно утверждали, что с концептуальной точки зрения такие разногласия не должны считаться относящимися к пониманию природы права, которое должно было быть полностью условным [51]), или они утверждали, что количество таких разногласий было незначительным. . Они появляются только в узком меньшинстве дел, в высших судебных инстанциях, как говорит Лейтер, «на вершине пирамиды».Лейтер утверждает, что «теоретические разногласия по поводу права составляют лишь мизерную часть всех суждений, вынесенных по праву, поскольку большинство суждений по праву предполагают согласие, а не разногласия» [27: 1226]. Однако такой тезис является скорее эмпирическим, чем концептуальным.

Кроме того, было введено различие между различными типами теоретических разногласий. Д. Смит утверждает, что следует различать теоретические разногласия по поводу более мелких оснований закона и теоретические разногласия по поводу более глубоких оснований закона [53: 461–462).Более мелкие разногласия касаются либо (i) критериев установления источников права в данной правовой системе, либо (ii) способов, которыми эти источники определяют судебные решения; более глубокие разногласия касаются либо (iii) того, что определяет сами источники права, либо (iv) того, что определяет способы, которыми источники права определяют судебные решения. Обратите внимание, что типы (i) и (iii) представляют собой разногласия по поводу концепции закона или, по крайней мере, различных «законодательных теорий» или теорий юридической силы, тогда как (ii) и (iv) являются метаинтерпретативными разногласиями по поводу методов толкования.

Только недавно позитивисты согласились с тем, что феномен теоретического несогласия представляет собой серьезный вызов традиционной позитивистской картине права [11, 17, 18, 51,52,53]. Утверждение Дворкина о том, что теоретические разногласия являются наиболее важной чертой юридической практики, является следствием его целостного и прагматического подхода [9: 160]. Центральная роль, которую играют такие разногласия, также связана с их философско-практическим аспектом. Footnote 9 Дворкинский подход к разногласиям, однако, в какой-то степени парадоксален, поскольку простое существование таких разногласий, которые для него подлинных разногласий, может указывать на то, что закон не имеет границ или, по крайней мере, пределы закона таковы. широко описывается как досягаемость этих разногласий.Чтобы ограничить сферу действия закона, Дворкин прибегает к конкретным методам толкования. Эту позицию можно понять как парадоксальную. Нельзя серьезно относиться к теоретическим разногласиям (что равносильно принятию несогласных сторон как эпистемических равных , то есть как одинаково разумных сторон, использующих одинаково хорошие аргументы) и одновременно отстаивать одну правильную позицию в каждом разногласии. Именно это и делает Дворкин, представляя свою теорию интерпретации и одновременно понижая правовой позитивизм как ненадежную теорию права [см.10, 11]).

Современные правовые позитивисты пытаются приспособиться к феномену теоретических разногласий, показывая, что позитивистские институциональные леса могут играть роль системы координат для таких разногласий. Все эти соображения направлены на рассмотрение этого явления в определенных пределах и без обоснования одной правильной позиции в этих разногласиях. Такие версии юридического позитивизма, похоже, делают «метатеоретический» шаг. Они не призывают к единой концептуальной теории источников права или единой правильной интерпретационной позиции.Скорее они пытаются рефлексивно постулировать этот неизбежно агонистический правовой элемент [37] в структуре институциональной реальности.

«Рефлективные версии позитивизма» по-прежнему считают, что существование закона зависит от последовательной практики должностных лиц. Однако они подходят к этой практике иначе, чем классический хартианский позитивизм. С одной стороны, такие теории более абстрактны и инклюзивны, чем хартианский позитивизм на «субъектном уровне», который касается в основном определения содержания концепции права. Footnote 10 С другой стороны, такие теории, которые пытаются «серьезно воспринимать теоретические разногласия», должны охватывать метатеоретическую перспективу, занимая позицию по статусу спора между различными правовыми теориями или концепциями права. Таким образом, «рефлексивный правовой позитивизм» действует на двух уровнях: субъектном уровне понимания и объяснения последовательной практики должностных лиц и метатеоретическом уровне обсуждения противоречий между различными, также непозитивистскими, теориями субъектного уровня.Ключевой вопрос заключается в том, не изменяют ли позитивистские теории, которые делают такое продвижение по теоретической лестнице, свои базовые предположения на предметном уровне. Очевидно, что сторонники этого подхода должны отвергнуть, по крайней мере, молчаливо, различие между теорией и метатеорией; это то, что делает их теории «целостными» и, таким образом, в некоторой степени похожими на подход Дворкина. Тем не менее, они остаются позитивистскими, поскольку они сосредотачиваются на ограничении объема теоретических разногласий ссылкой на обновленный позитивистский «социальный тезис».

На ум приходят три примера таких недавних «рефлексивных позитивистских теорий». Поскольку у нас нет места для их подробного обсуждения, мы ограничиваемся представлением их наиболее важных функций. Первая — это теория планирования Шапиро, которая рассматривает правовую систему как широкий и сложный социальный план, реализация которого является совместным обязательством планировщиков и агентов. Во-вторых, это институциональная трактовка Голански теоретических разногласий как разногласий в рамках «институциональной структуры права».Третий — «критический правовой позитивизм» Туори. Кратко остановимся на них.

По мнению Шапиро, «теоретические разногласия» понимаются как разногласия между различными методологиями интерпретации. Планы определяют структуру многих типов социальных взаимодействий, но не определяют их полностью. Скорее, планы иногда бывают более общими, а иногда более подробными и конкретными. Более того, планы не обязательно определяют юридические результаты. Важным элементом этой теории является соотношение между различными методологиями интерпретации и то, как следует выбирать между ними.Здесь позитивизм Шапиро делает «метатеоретический шаг». Планы позволяют определенное распределение доверия между агентами. Планировщики, которые больше доверяют рефлексивным способностям агентов, оставляют им больше свободы действий и позволяют им применять более требовательные методологии интерпретации (например, метод Дворкинизма). Однако там, где объем доверия ограничен, планы более подробны, а методология интерпретации должна быть менее рефлексивной и менее требовательной. Похоже, что, с точки зрения Шапиро, правильный способ разрешить любое теоретическое разногласие — которое понимается как несогласие между интерпретирующими методологиями — состоит в анализе институциональной структуры планов, чтобы увидеть фактическое разделение доверия внутри системы [52: 313] .

Вторая теория Голански является «юридической» спецификацией институциональной теории Серла. Он утверждает, что есть два способа понять «теоретическое несогласие». Согласно узкому взгляду, разногласия заключаются в том, какая методология интерпретации должна применяться к юридическим материалам в конкретных обстоятельствах (оригинализм, эволюционизм, интенционализм, консеквенциализм и т. Д.). Это может соответствовать подходу Шапиро. Согласно широкой точке зрения Дворкина, теоретические разногласия понимаются как разногласия по поводу наиболее здравой интерпретации того или иного аспекта юридической практики [8: 87; ср.17: 24]. Голанский утверждает, что современная институциональная философия создала аналитические инструменты, которые позволяют нам различать различные типы теоретических разногласий, большинство из которых не имеют морального характера. Именно эта дифференциация делает эту теорию «позитивистской».

Голанский утверждает, что:

[a] n понимание логики институциональной власти и власти показывает, что «теоретические» споры в праве, в первую очередь, лучше всего понимать как разногласия по стандартам для определения того, достаточно ли существующие правовые материалы направлены на текущие обстоятельства. , и дают ли они решение нового вопроса с достаточной точностью.[18: 229–230]

Хотя такого рода разногласия касаются соотношения соответствия между существующими юридическими материалами и новыми контекстами или ситуациями, они не обязательно являются моральными разногласиями, потому что несогласные стороны не обязательно стремятся к моральному оправданию этой связи [18: 264]. Таким образом, они относятся к (i) и (iii) типам разногласий, описанным выше.

Обратите внимание, что обе теории служат проверкой «пределов теоретических разногласий в праве».Такой тест может быть истолкован как проверка, определяющая, какие теории права и юридическая интерпретация допустимы в юридическом дискурсе, как в случае теории Голанского, или какие из них будут иметь приоритет в определенных контекстах, как в случае теории Шапиро. Обратите внимание, однако, что обе теории, похоже, предполагают, что может существовать набор различных теорий, допустимых в юридическом дискурсе, — набор, который будет разграничен планами и договоренностями институциональных разработчиков.

Тезис (Разиана) о «пределах закона», а именно о том, что «существует критерий, который отличает то, что является законом, от того, что не является», теперь заменен тезисом о «пределе теоретических разногласий», согласно которому «существует это тест, который отличает допустимую правовую теорию или юридический аргумент от того, что не является ».Несмотря на то, что этот тест работает в основном в отношении метаинтерпретативных разногласий, а именно разногласий, связанных с методами интерпретации, его также можно использовать для разграничения приемлемых общих теорий права, то есть юридической действительности или юридических источников , из неприемлемые.

Наконец, третья теория, на которую мы хотим сослаться, — это «критический правовой позитивизм», разработанный Туори. Эта теория дает нам более общее объяснение допустимости определенных типов причин в юридическом дискурсе.Туори утверждает, что право следует понимать как многоуровневое явление , где социальные практики сочетаются с нормативным мышлением [56]. Footnote 11 С этой точки зрения, закон не исчерпывается конкретными правовыми материалами, такими как, например, статуты, постановления и судебные решения, но включает «подповерхностные» уровни: правовой культуры и глубинных структур закона . Размышления Туори проистекают из отождествления хорошо известных проблем с традиционными формами правового позитивизма:

[Традиционный] позитивизм должен либо отказаться от строгого разделения между «Есть» эмпирических социальных фактов и юридическим «Должным» (Харт), либо предполагать на вершине иерархически структурированного постулируемого правового порядка неположительный, гипотетический норма (Кельзен).[56: 27]

Туори утверждает, что любая альтернатива традиционным формам правового позитивизма «должна быть способна предоставить решение, которое не включает допущение универсальных и неизменных нормативных принципов ». закон «позитивен», тогда сама эта идея «влечет за собой, что материальные пределы современного права, а также критерии его легитимности должны быть найдены в рамках позитивного права» [56: 28; ср. 35]. Здесь наиболее важно то, что теория должна учитывать «возможность имманентной нормативной критики позитивного права» [56: 28]. Footnote 12 Критическая версия позитивизма Туори делает уместным разделение между описательным социальным и нормативным уровнями права, «подчеркивая постоянное взаимодействие между законом как символическим нормативным явлением и юридической практикой, порождающей и воспроизводящей это явление»; в конечном итоге это приводит к диалектическому пересмотру позитивистской догмы, а именно тезиса об отделенности (или отделимости). Однако основная причина, по которой мы считаем теорию Туори теорией о позитивистских пределах теоретических разногласий, лучше всего выражается следующей цитатой:

Имманентная критика не может расширяться до фундаментальной критики закона.Под «фундаментальной критикой» я подразумеваю критику, которая подозрительно относится к оправданности любого закона и которая имеет тенденцию отвергать любую форму правового регулирования общества. Такая критика возможна только извне закона, как автономная критика, которая опирается на что-то еще, а не на сам позитивный закон. Фундаментальная критика невозможна как имманентная критика по той простой причине, что имманентная критика, несмотря на ее критический характер, также способствует воспроизведению своего объекта: она поддерживает закон и как нормативный порядок, и как конкретную правовую практику.[56: 29]

Можно видеть, что в этой диалектической и критической версии правового позитивизма должна быть «позитивистски» или «институционально» навязанная структура для теоретических разногласий, поскольку могут появляться различные формы критики в отношении применяемых концепций и методов интерпретации. Однако критика, которую имеет в виду «критический правовой позитивизм», не может быть «фундаментальной». Туори утверждает, что у такой критики есть пределы, которые определяются правовой культурой и глубинной структурой права. Footnote 13 Кроме того, важным элементом этой структуры, по-видимому, является убежденность в том, что право — это институционализированная, «позитивизированная» практика.

Все эти «рефлексивные» позитивистские теории опираются на некоторые важные общие интуитивные представления об отношении права к морали, позитивности права и его «институциональном» характере, а также на некоторых общих характеристиках правовой культуры . Поэтому мы хотели бы кратко обсудить общий способ, которым различные правовые теории допускаются в правовой дискурс.

Судебное усмотрение и исчезающее различие между интерпретацией завещания и построением Ричарда Ф. Сторроу :: SSRN

38 стр. Размещено: 7 февраля 2006 г.

Аннотация

В недавно завершенном (Третьем) Пересчете собственности, завещаний и других безвозмездных переводов Американский юридический институт определяет, что различие между интерпретацией завещания и составлением завещания более не является допустимым.Это различие было заметно в американской традиции интерпретации воли. Он считает, что, когда язык завещания не ясен, суды могут рассматривать внешние доказательства с целью разрешения неясностей, возникающих, например, из-за проблем с идентификацией названных бенефициаров или описанной собственности. Если такое толкование не раскрывает намерения наследодателя и сохраняется двусмысленность, суды затем прибегают к правилам толкования — презумпции, позволяющей суду приписать намерение письменному документу.Утверждая, что нынешняя судебная практика заключается в одновременном рассмотрении фактического и предполагаемого намерения, новый Пересмотр отвергает точку зрения, согласно которой толкование и построение являются отдельными частями последовательного процесса. Он предлагает одноэтапный процесс, в котором суды будут рассматривать внешние доказательства и правила толкования одновременно.

Профессор Сторроу утверждает, что новая формулировка построения завещания является ошибочной. Во-первых, Сторроу показывает, что судебная практика, процитированная в обоснование новой формулировки, используется в первую очередь в делах, связанных со спорами о размере имущества — делах, которые из-за своего особого контекста исторически обрабатывались иначе, чем дела, связанные с проблемами идентификации. что закон толкования воли был разработан для решения.Во-вторых, через призму недавнего дела, которое интерпретировало волю умершего, владевшего обширными землями, богатыми полезными ископаемыми, Storrow демонстрирует, как новая формулировка Restatement наделяет суды чрезмерной свободой действий и фактически предлагает им пренебречь принципом, согласно которому во всех случаях завещания, выявление и выполнение намерения завещателя является первостепенной и первостепенной задачей.

Ключевые слова: завещание, толкование, построение, судебное усмотрение, простое значение, двусмысленность, внешние доказательства, земельные владения и будущие интересы

Рекомендуемое цитирование: Предлагаемая ссылка

Сторроу, Ричард Ф., Судебное усмотрение и исчезающее различие между толкованием воли и построением. Case Western Reserve Law Review, Vol. 56, № 65, 2005, Доступно в ССРН: https://ssrn.com/abstract=880776